В 2017 году, впервые после возвращения из депортации, побывав в местечке под названием село Песчаное, ныне Теренкольского (в годы депортации Качирского) района Павлодарской области, где прошли его ссыльные годы, он увидел, в какое плачевное состояние пришло местное мусульманское кладбище, состоящее в основном из захоронений ингушей.

— Я родился уже в ссылке, в 1949 году, — рассказывал тогда Або. Поэтому всех ужасов депортации, которые испытали на себе наши старшие, я не видел. Когда я засобирался на четвертую ферму, меня предупредили, что места те давно обезлюдели. Но добравшись туда, и увидев все своими глазами, сердце долго не приходило в себя от нахлынувших воспоминаний. В них смешалось всё: лишения ссыльной жизни, горестные рассказы старших о понесенных ими в первые годы на чужбине утратах, боль за выпавшие на их долю притеснения и несправедливость, а также куцые радости всегда беззаботного детства. На четвертой ферме из числа ингушей проживало пять семей. Кроме Сайнароевых, там жили еще Дзангиевы и Калиматовы.

— И вот, если исключить грудных детей, наши пять семей оставили на том кладбище более 40 человек... Половину железной ограды погоста какие-то недобрые люди разобрали и унесли. Сами могилки сравнялись с землей, иные провалились. Деревянные чурты в большинстве своем сгнили. По кладбищу бродил скот. Смерть для любого человека величайшее из испытаний. Но умирать вдали от Родины, тоскуя по ней, мечтая вернуться и увидеть места, где было хорошо, где были мир и покой, где было счастливо, умирать, думая о детях, мучимых голодом и холодом, наверное, все-таки страшнее. Вместе с телами в эти могилы легли тоска, отчаяние и безысходность, которыми до краев была наполнена жизнь спецпереселенцев. По пути домой эта картина и вызванные ею мысли никак не выходили из головы, и тогда я принял решение обязательно вернуться и отремонтировать кладбищенскую изгородь, составить точный список похороненных там ингушей и воздвигнуть в их память коллективный чурт, с указанием покоящихся там соплеменников, — говорит Або.

Осуществить задуманное Або удалось в конце 2019 года. Отца Або звали Исраил, маму Васлат. 23 февраля 1944 года, когда звук ружейных прикладов разбудил мирно спавших домочадцев Исраила, он в составе трудовой армии ковал Победу над фашистами под Харьковом. На тот момент у него было пятеро детей. Двоих братьев Исраила по сфабрикованному обвинению в 1937 году арестовали и дали по 15 лет лагерей. Один из них в 1938 году не вынес условий содержания и умер.

— По рассказам старших, первой по прибытии в Казахстан умерла наша даь нана. Бабушки не стало в апреле 1944 года. Чуть позже, в том же 44 году, умерли моя тетя и два ее малолетних сына. Затем не стало жены моего дяди и двух ее дочек. В казахстанскую землю легли в разные годы двое моих родных братьев и одна сестра, — рассказывает Або Исраилович.

По словам моего собеседника, огромную помощь в ремонте изгороди, установке обелиска ему тогда оказал его школьный друг, поволжский немец, родителей которого, как и родителей нашего героя, в Казахстан привели репрессии, Вальдемар Иванович Лейнвебер. Одноклассник принял нашего земляка как дорогого гостя, предоставив в его распоряжение и дом, и свой автомобиль. Сам обелиск Або Исраилович заказал в Павлодаре, в одном из местных бюро ритуальных услуг. От места, где его предстояло установить, это порядка 140 километров. С благодарностью мой собеседник перечислил имена родственников, оказавших ему материальную поддержку для осуществления задуманного.

— Небольшие ляпы, конечно, они там в бюро допустили: в тексте, который нужно было нанести на памятник, пропустили слово, — рассказывает Або, показывая снимки обелиска. — А так имена все на месте. Лишь вот с этим последним, в конце дописанным, отдельная история. Абубакар Шотоевич Дзангиев на самом деле похоронен не в Казахстане. Его безымянная могила, скорее всего, где-то в Астрахани находится. Он умер по пути в ссылку. Просто очень хотелось, чтобы имя этого светлого и мужественного человека было хоть как-то увековечено.

На момент депортации в Берешки (это был довольно большой хутор в километрах семи от Галашки), откуда выселяли наши семьи, было очень мало мужчин. Шла война и большинство воевало на фронте. Женщины с малолетними детьми не справлялись с погрузкой вещей в телеги, дороги развезло, повозки всю дорогу увязали в грязи, их приходилось подталкивать, а Абубакар пытался помочь всем. В итоге, видимо, надорвался. Вершиной его самоотречения в этот день была следующая история.

— У нас в Берешки жило несколько семей аккинцев. Вереница людей и повозок уже была далеко от села, когда Абубакар заметил, что из двух сыновей Яхъи Идигова в бредущей толпе только Хасан. А давно хворавшего и прикованного к постели Умара не было. Абубакар встревоженно спросил: «Яхъя, а где Умар?» Яхья же растерянно развел руками и с обреченностью в голосе ответил: «Я не мог ничего поделать. Я не справился бы с этим...» Без лишних расспросов и упреков Абубакар развернулся на месте и устремился назад в Берешки. Сопровождавшие их энкэвэдэшники немедля передернули затворы своих ружей и приказали Абубакару быстро вернуться в строй. На ломаном русском, с огромным трудом объяснив, что он не может не вернуться в село, он побежал в Берешки. Взвалив на спину 18-летнего односельчанина, он спустя некоторое время нагнал своих и передал сына отчаявшемуся отцу... Вот такой это был человек. И что удивительно! Насколько непредсказуема человеческая судьба. Как я сказал, истощенный полученной в тот день нагрузкой, Абубакар на третий день нашего горестного странствия умер. Братья попытались укрыть труп от охраны, и, довезя его до пункта назначения, в соответствии с мусульманскими обычаями предать земле. Но, кто-то из находившихся в вагоне донес охране и тело Абубакара забрали. И посмотрите, как Аллах вершит свое предопределение! Спасенный, по сути, от смерти Абубакаром Умар, спустя время, выздоровел, обзавелся семьей и благополучно вернулся на Кавказ.

Примером Або Сайнароева вдохновился другой наш сородич, один из потомков спецпереселенцев, до сих пор проживающий в Казахстане, Иса Нясархоевич Гушлакаев. Об этом на днях нам поведал сам Або.

— Фамилия Исы принадлежит к тейпу Мержой. Несмотря на то, что Иса рос вдали от родины, он и его дети прекрасно владеют ингушским языком, — делится Або, — не говоря уже о том, как свято чтут в его доме наши древние и благородные адаты. Он и его дети занимаются сельским хозяйством. У семьи есть свои посевные площади, несколько ферм.

О миссии, с которой Або наведывался в Качиры (сейчас переименовано в Теренколь), Иса узнал от Вальдемара Ивановича, его школьного друга. Тот попросил Володю, как привыкли они называть его в детстве, в случае, если Або приедет в село еще раз, обязательно дать ему об этом знать. В итоге в прошлом году Иса и Або встретились.

— Мой очередной визит в Качирский район вновь был связан с делами памяти. Ремонт кладбищенской изгороди, который я провел годом раньше, оказался недостаточным. Материал, который тогда использовался, не устоял перед натиском пасущегося здесь скота. Забор опять завалился. Дело в том, что трава на огороженном участке погоста, естественно, сохраняется лучше. Попытка со стороны буренок полакомиться ею и привела к такому плачевному результату. После этого я и решил обнести кладбище железным штакетником. В этом — то и помог мне Иса серьезнейшим образом. Помочь вызвался сам. Просить не пришлось. Да к тому же привлек к этой работе собственного сына и еще одного родственника. Кроме того, предоставил весь необходимый инструмент, включая сварочный аппарат, и еще обеспечил нас транспортом. Одним словом, без него я бы не справился. Даьла раьза хилва цунна!

Только оказавшись на месте, Иса Нясархоевич узнал о благородном почине Або по установлению обелиска с перечислением похороненных здесь однофамильцев и земляков. По словам Або, увиденное произвело на него большое впечатление и привело в глубокое душевное волнение.

— Как же так, я ведь чуть ли не каждую неделю по делам бизнеса проезжаю мимо этого места и только сейчас узнал, что здесь вообще есть кладбище, да к тому же о судьбе которого так заботятся, — недоумевал Иса. И тут же обязался сделать то же самое на территории кладбищ самих Качир и еще одного села неподалёку — Инталь, где, собственно, много похоронено именно сородичей самого Исы Нясархоевича.
Как выяснилось, состояние захоронений там примерно такое же, что и было в Песчаном.

Иса попросил Або узнать у потомков, живших в Качирах Оздоевых, Махлоевых и Цечоевых списки усопших, покоящихся в качирской земле. По словам Або, наиболее оперативно на эту просьбу откликнулся бывший судья Хасан Умаев (ЦӀечой). Он указал 26 человек. Всего же набралось 80 наших соплеменников, умерших на чужбине.

Кстати сказать, если бы не Иса, качирское ингушское кладбище ждала еще более незавидная участь, чем просто упадок. Местные власти планировали снести его и построить на этом месте какой-то объект. Это было лет пять назад.

Дело в том, что кладбище, в годы депортации располагавшееся на окраине села, по мере разрастания населённого пункта, вдруг оказалось в его центре. Так как захоронения в нем год от года делались все реже, власти решили, что в сохранении его нет смыла. И однажды, проезжая мимо кладбища, Иса увидел на его территории готовящуюся к работе спецтехнику и снующих вокруг неё рабочих. Разузнав, что к чему, Иса немедля направился к местному сельскому главе-акиму. Тогда эту должность занимал его давний друг, этнический немец.

— Вы что же это хотите мой народ два раза депортировать, — сказал он обращаясь к представителю власти.

Вникнув в суть вопроса, качирский аким дает команду стройку прекратить. Более того, он распоряжается выделить на сооружение ограды вокруг кладбища демонтированную железую изгородь от бывшего детсада. Так вокруг ингушского кладбища Теренколя появился добротный забор, четко обозначивший границы погоста и тем самым снявший для местных с повестки вопрос: а что это за пустошь в центре населённого пункта с небольшими холмиками, некоторые из которых венчают, а некоторые — нет странные для этих мест надгробные памятники — чурты.