— Хава Яхьяевна, где, когда вы родились? Расскажите о своем детстве.

— Я родилась 1 мая 1988 года в селении Дачное. В 1992 году мы оттуда уехали, когда мне было 4 года. По известным причинам, вынуждены были уехать. Мое детство было, как это сказать, неспокойным. Суть не в этом. Это прошлое. Да, может быть, это надо помнить, делать какой-то вывод. Недавно в фильме Хавы Хазбиевой пришлось об этом говорить, хотя мы, творческие люди, сторонимся этих вопросов, потому что наш инструмент -  это творчество. Я росла больше с бабушкой по материнской линии  Мальсаговой Асмой. Папа с мамой были молодые, вынуждены были искать средства для существования. В Казахстан ездили. И я вот  этой своей бабушкой воспитывалась. Как-то вот так в большей части. Нас кидало, жили то в Астрахани, то в Грозном — постоянно перемещались. Мы одну войну пережили, в 1994-м году — вторую. Бабушкины родственники нам квартиру дали, но опять, через два года, должны были оттуда уехать. В общем так как-то, скитались часто. Бабушка тоже переселенка. Она всегда говорила, что сама из альтиевских Мальсаговых. До конфликта жила в Шолхи. Вот так, на бегах, прошло мое детство. Большую часть жили в Ингушетии.

— Кто ваши родители? Их социальное положение?

— Мать из рода морчхой, Ярыжева Айна Хусеновна, отец — Яндиев Яхья Усманович. Они жили по-соседству. Вот так и пересеклись. Папа образованный. А у мамы была большая семья, и дедушка сказал, что 10 классов достаточно. Мама у меня домохозяйка. Она вырастила нас троих, меня и обоих моих братьев, дай Бог маме сил. Братья, можно сказать, нестандартные люди, нестандартного мышления и профессий. Папа образованный человек. В советское время училище полинститутом считалось. Получил специальность, связанную с электроэнергетикой железнодорожного транспорта. Инженер-электрик получается. Физмат у него сильный был, в школе хорошо учился. Диплом у него был Владикавказского училища советского времени, красная аттестация в школе, кличка у него была «профессор». По иронии судьбы, в консерватории про меня тоже говорили так. Братья моложе меня. У нас разница с одним два года, с другим - восемь лет. У старшего, как у папы, был сильный физмат. Он сам поступил в энергетический институт в Москве. Я думаю, что из него получился бы прекрасный учёный по физике, потому что он составлял микросхемы, возился с этими чипами. Радиотехника — это же безумно сложно. Он приезжал с такими чертежами!.. Музыка тоже, классическая музыка, сложная наука, в ней присутствует множество других наук. И он сказал: "Я не хочу быть учёным, ты сделала свой выбор, тебе это нравится". Он в итоге окончил экономический факультет академии народного хозяйства имени Г. Плеханова. Осознанно, как он сказал, выбрал то, что полегче. Ныне Илез работает мастером в Газпроме. Второй брат — Рамзан. Мы все поздние:  я поступала дважды в консерваторию, уходила, восстанавливалась. Второй тоже успешно закончил гимназию. Они оба учились в гимназии Назрани, я — в Плиевской сельской школе № 13. Он всегда был связан, практически общался с животными, когда мы говорили ему пойти зарезать курицу, для него эта была трагедия. Видимо, потому что человек тесно связан с землёй и с водным миром тоже. Когда дети просили купить им игрушки, он просил энциклопедии, и я ему привозила их. Он в этом году закончил аграрную инженерию в нашем университете, кроме того, он профессиональный фитнес-тренер. С 14 лет занимался своим телом, в общем развивался, три года назад поехал в Москву, взял кмс (кандидат в мастера спорта). Работает профессиональным фитнес-тренером.

— От кого вам достался такой красивый голос?

— Для меня архисложно жить с этим голосом, потому что это отдельная сущность, которая не дает мне жить. Это действительно так. Человек сталкивается в определённом — более сознательном — возрасте с разными вопросами, особенно если ты из условно-ортодоксального общества, нетрадиционного общества. Потом ты приезжаешь, где родился. Как говорится, где родился, там и пригодился. Начинаешь сталкиваться с личностными вопросами. У меня постоянный конфликт с внутренним и внешним миром. Я, как творческий человек, уже состоялась, классическая музыка формирует в любом случае, она тебе дает совершенно другие аспекты, взгляды на мир. Профессиональных музыкантов у меня нет в роду.  Но у меня бабушка по отцу - Абубакарова Люба (Кайпа) пела, мальсаговская бабушка тоже пела. Первая была тамадой (туркх) женских мюридов. После войны, когда мы переехали сюда, были похороны. Я помню, как при ее зикре все сотрясалось от энергетической мощи. Я не разбираюсь в специфике, но в общем-то, как музыкант, я могу сказать, что у них там происходило, как они работали с пространством. Но энергетическая мощь была от её голоса меццо-сопрано, у неё низкий женский голос был. В народе этот симбиоз, я все-таки пришла к такому мнению, не знаю как это научно, я не научный сотрудник, чтобы это прямо утверждать, но я пришла к такому наблюдению, что это симбиоз поколений. Если я родилась с таким голосом, это не значит, что до меня кто-то из близких имел такой же голос; если в семье один родился гением, это не значит, что все дети будут гениальными.

— Это точно. В семье Фёдора Шаляпина никто не пел. А у него проявился удивительный голос.

— Шаляпин вообще уникальное явление. И здесь, я думаю, действительно симбиоз поколений.

— Получается, что в семье у вас никто не пел. И всё же есть подозрение, что голос от бабушки.

— Да. Говорят, что интеллект передается детям. Все её сыновья постоянно ходят дома напевают. Жёны возмущаются: да что это такое, как это можно? Моя-то мама такого же рода человек, как и папа. Они совпали в этом, достаточно светские люди. Что я хотела сказать? Папа всё время всё делает с песней.

— Первый ваш выход на сцену чем запомнился?

— У меня с этими определёнными датами, днями... Есть у каждого человека свои особенности. У  меня они свои: я никогда не запоминаю марки машин. Конечно, отличить могу грузовик от легковой машины, а так абсолютно не разбираюсь. Нужно принимать всё как есть.

— В марках разбираться необязательно, вам, главное, надо научиться ездить.

— Абсолютно мне это не нужно, потому что во мне и так много мужской энергии, которая мешает мне жить. В человеке должен быть баланс, кто ты есть. В машинах разбираться, я думаю,  это прерогатива мужчин. Помню, впервые на сцену вышла в шесть лет, это было у нас в кадетском корпусе. Наш зять Дауд Ужахов, он до сих пор там работает, офицер, преподаватель, воспитатель, как-то пригласил нас с мамой. Поехали мы туда от школы. Тогда она была № 13, теперь может называться по-другому. То есть, сколько я себя помню, столько я и пела. Для меня это было каждый раз стрессом, потому что я, при  своей профессии, не публичный человек. Для меня это сложно. Постоянное преодоление себя. Я там пела много песен. Мероприятие было важное,  сам президент Аушев Руслан Султанович присутствовал. То ли зять наш Дауд Ужахов, то ли учительница, которая поехала с нами, кто-то меня попросил сделать такой неожиданный ход, в общем-то, подойти и попросить станцевать со мной президента. Лезгинку мы станцевали. Он сначала отнекивался, говоря, что не умеет танцевать, много молодых людей посчитают за счастье станцевать с тобой. Вот, мне было 6 лет, я станцевала с ним. Было много номеров: я пела на ингушском языке, на русском языке и на английском.

— Вы учились в музыкальной школе?

— Знаете как, я училась немного, два года буквально, в нашей Назрановской школе, Медарова там директор. То есть, я могу сказать, что благодарна им, потому что я получила базу, на основе которой меня взяли в училище. Дело в том, что у вокалистов программа полегче, чем у инструменталистов, у них обязательно должно быть школьное музыкальное образование, прежде чем поступить в училище. Это связано с тем, что они потом проходят полифонию, а мы — только гармонию. Из-за того, что мы постоянно переезжали, у мамы не было возможности ездить, с учёбой были проблемы, потом она меня отвела к Зареме Мальсаговой, композитору. В шесть лет меня к ней повели, я немного походила. Она удивительный человек, наверное, тот человек, который стал проводником для меня в мир музыки классической, с тех пор, действительно, как учитель не только по предмету, но и как учитель по жизни, она меня сопровождала. Когда я поступила в училище, я ей позвонила. У меня был её номер телефона, мы стали близкими людьми, и эта связь продолжается по сей день.

— Когда по телевидению транслируют симфоническую музыку, показывают оперное пение, большинство ингушей отключают телевизор или переключают на другой канал... Это связано с непониманием этой музыки или есть другие причины?

— Это наша беда. Для меня это трагедия. Лишать себя именно удовольствия, получаемого от классики. Я понимаю, что социум состоит из разных слоев, это противоестественные вещи, если из ста процентов все сто будут любить, понимать классическую музыку. Но, как знаете, иерархия того, что человек состоит из головы и ног, голова должна быть выше ног. Уровень в любом явлении должен быть правильным. Поэтому академическое искусство — оно изначально, как фундамент, от чего направления жанров как ветви идут, иначе говоря, есть небесный уровень, есть земной. У нас не создано не только музыкальное бытие, не создано еще бытие человеческое. Поэтому сложно. Я понимаю их с точки зрения того, что у меня есть критическое мышление. Дело в том, что у поколения не сформировано музыкальное бытие. На это есть, конечно, определённые причины. Понимаете, вот такой голос, как у Ахциевой Хадижат, рождается в сто лет один раз или в пятьдесят лет один раз. То есть каждый день мы не будем получать Ахциеву Хадижат. Кроме того, мы очень многое теряли каждый раз, но это мои взгляды, после этих событий.

— Эти люди, видимо, не готовы к восприятию симфонической музыки, оперы?

— Безусловно. Основная масса людей, они же не сознательного уровня, условно говоря. Если преобладает процент невежества, стоит ли так говорить, может,это не совсем этично, то это губительно для общества. Трудно среди них жить, друг с другом жить. Я думала, что не имею права, через личностные вопросы относиться к тому или другому явлению, пусть это будет даже неприятие. То есть, у нас не сформировано отношение к этой профессии. Она одна из самых сложных профессий, здесь задействованы физические, энергетические силы, интеллектуальные, родовые. Я полжизни инвестировала себя. Всё, что у меня есть, это копилка моего народа. Я отсюда, я являюсь неотъемлемой частью этого народа. Если даже я уеду в Америку, допустим, сознание наше, в общем-то, взаимосвязано. Не все эти вещи, конечно, понимают.

— Вы с какого возраста слушаете симфоническую или, скажем, классическую музыку?

— Вот. Это, кстати, ответ. До 16 лет я воспитывалась папиным вкусом. Он всегда в пример ставил, давал мне записи Хадижат Ахциевой. Он инженер-электрик, простой крестьянин из ингушского народа, для него потолком были Эдит Пиаф, Мирей Матье, Шарль Азнавур. Марию Каллас я для себя открыла потом, и для меня существует теперь как бы уровень Марии Каллас. Вот этого, конечно, обычный ингушский парень дать не мог. Тот потолок, который мог дать, он мне дал, воспитывал меня в этой музыке. В 17 лет, когда поступила в училище, уехала отсюда. Когда услышала концерт в первый раз, я не поняла... Безусловно, это живое. На территории Ингушетии я не могла получить этот опыт. И в первый раз, когда я услышала концерт, в Ставрополе это было, одного из контртеноров Эрика Курмангалиева, его исполнение оперного певца с симфоническим оркестром очень сильно на меня повлияло. Я не поняла, потому что у меня , возможно,  было какое-то внутреннее содержание (человек рождается, я думаю, с какой-то определённой программой). И всё-таки есть моменты неподготовленности. Я думаю, что есть.

— Слушать классическую музыку и разбираться в ней — это разные вещи?

— Да, конечно. Это создает бытие, сложность ума. Я разбираюсь в музыке, потому что квалифицированный, дипломированный специалист.

— Слушая такую музыку, являются какие-нибудь родственные со звучанием образы? Или как это происходит?

— Безусловно. Мать, делая хлеб, совмещает несколько стихий там - огонь, воду. Это творчество, это абсолютно прямое творчество. Она использует эти инструменты. Точно так же дирижёр использует инструменты, допустим, дирижёр соединяет, получается, в одном организме все оттенки существующие, это как радуга, палитра. Там есть определённая градация, именно сочетание инструментов по тембру, по звучанию, даже голоса — это абсолютная гармония. Оперное искусство — это синтетический такой жанр, где множество других жанров, потому что там идет и постановка, идет спектакль по сути. Если присутствует спектакль, значит это драматический театр, там всё присутствует: хореография, хор, симфонический оркестр, музыка. Опера - это самая высокая степень искусства.

— Самые любимые ваши оперные певцы мирового масштаба?

— Чем больше ты идешь в эту профессию, как и в любую другую, тем больше аспектов, граней именно этого направления тебе открываются. У меня достаточно сложный ум, который мешает мне жить. На самом деле это для певца не очень хорошо. У меня развиты критическое мышление и логика, потому что у меня на сцене появляются тысячи мыслей тогда, когда уже есть и напетость, и всё. Как бы ты уже готов и отрепетирован, но всё равно критическое мышление, тяга к достижению определённого уровня, таким камертоном для меня является Мария Каллас. У каждого свое предназначение и своя природа, понимаете, потенциал, органика. У меня был большой голос с детства, ну, никуда его, им надо совладать. А чем больше, тем он больше становится, и уже невозможно как-то его убрать, запрятать. Я из-за сложности своей профессии и этого конфликта, который я переживаю сейчас, находясь (переехала сюда 2 года назад) в этом обществе, конфликт с собой, я имею в виду и с внутренней, и с внешней действительностью, с применением себя в этой жизни. Я пыталась отказаться от этого всего, уйти, поставить точку, но опять меня дважды возвращают, как говорится.

— У нашего народа есть оперные певцы?

— Конечно. Я думаю, что такие голоса, как у Ахциевой Хадижат, рождаются редко.

— Хадижат давно уже является гражданкой Бельгии...

— Вы знаете, те образы, которые она создала, даже несколько песен, они остаются для народа. Я думаю, что она внесла большой вклад. Сейчас у нас есть и другие оперные певцы, действующие. Назову имена людей, близких к оперному пению: Любовь Барахоева, Магомед Ужахов, Борис Хамхоев, Амирхан Оздоев, Зейнап Кодзоева Тбилисскую консерваторию закончила, Зураб Базоркин. Кого еще не назвала? Ахциева Хадижат. То есть, если бы мы начали, когда у нас появилась государственность, если бы мы заложили основу, за 30 лет, я думаю, можно было бы сделать площадку для реализации оперных певцов. Дело в том, что они столкнулись с этим, но я за них не могу говорить, я знаю и могу сказать, что у меня нет никакой возможности реализоваться, как оперная певица, в республике...

— Поэтому они и разъехались по всей стране, по загранице...

— Да, к сожалению, это так. Если мы сейчас не заложим это, я писала об этом, обращалась и пишу до сих пор о создании оперного театра. Мне отвечает каждый раз Министерство культуры, что это нецелесообразно, что-то в этом роде. Но если бы мы сейчас начали, я понимаю, что отсутствует определённая работа уже нескольких поколений, всё же это нужно делать, если мы живём в государственности. Если мы живём в станицах или в ауле, нам не нужен оперный театр. Я просто это предлагаю, потому что у меня нет сил, я молодая девушка, а чтобы инициативу какую-то проявлять нет сил, потому что тотальное отсутствие работы в этом направлении. Смотрите, Костоев Мовлатгири — через год квалифицированный оперный певец, 27 лет всего, молодой, прекрасный баритон. Тембр магомаевский, оттенки магомаевского тембра присутствуют. С Магомаевым никто не сравнится, но эти оттенки присутствуют. Он в Красноярске четвёртый курс закончил, пел в Красноярском театре Д. Хворостовского партию Фигаро — главную партию пел студент.

— Он собирается возвращаться в республику?

— Я не знаю. Я ему, допустим, советовала бы поискать себя в театрах там. Я свой выбор сделала.

— Может быть, и у нас когда-нибудь появится оперный театр. До недавних времён у нас не было драматического русского театра. Появился же. Назреет момент, может быть, и оперный появится.

— Камерный музыкальный хотя бы. Национальный театр нужен. А мне говорят, хотя бы оперную студию. Мы это уже проходили. Необходим действительно мощный толчок в этом деле. Я уж не говорю, что должно быть сиюминутное 100-процентное воплощение этой идеи. Есть определённая усталость у меня. В том, что я до сих пор делала, есть энергетические, то есть жизненные, силы не только мои, но и моих родителей. Они служили этому, они помогли мне достичь этого: красный диплом, Московская консерватория, лауреат международных конкурсов: Италия, Грузия, Украина. Последний был очень сильный конкурс. Вы знаете, конкурсы постсоветского времени — они отличаются своей мощью: имени Рахманинова, Чайковского. Что я хочу сказать, если будет запрос на культуру и мы в дальнейшем будем существовать как общество, как народ, я не знаю, а, может быть, и нет. Если нет языка, если нет культуры, я понимаю все с учётом нашей ментальности. Все ссылаются на какую-то ментальность. Мы не человеки, мы животные, мы воины? У нас разве нет тонких людей? Они же рождаются. А что с ними делать? Рождаются. У нас есть очень тонкие люди: художники, архитекторы — они же с потенциалом определённым рождаются. Они кладку там делают, тонкие руки и тонкие люди. Я считаю, что это нужно просто осознать и двигаться дальше. Всё-таки у меня есть надежда.

— На каком уровне вы знаете ингушский язык? На каком языке общаетесь дома?

— На ингушском. Но я не жила с родителями фактически 16 лет. Два года каникулы: зимние месяцы и летние два месяца  я проводила в Ингушетии. Я мыслю на языке своего образования, на русском, потому что мне русский язык дал цивилизацию, как сказать, именно светское бытие у меня на русском языке, там всё есть. Отвечу на ваш вопрос, нескромно, может быть, но у нас не сформирован литературный уровень языка.

— Ингушского языка?

— Да.

— Нет. Я бы так не сказал.

— Это я говорю потому, что нет основы песен. Я сейчас говорю только в направлении илли. Там всё на бытовом уровне. Литературного уровня языка нет. Например, уровень Пушкина, там же определённая градация. Не мне вам объяснять. Я не лингвист, но я певица, и касаюсь этой области, я сталкиваюсь с проблемой, что даже то катастрофически малое количество песен у нас на бытовом уровне, а не на литературном. У вас, кстати, в вашей песне, хотелось сделать вам комплимент не из лести, в этой песне, которую я спела, которую Хадижат Ахциева пела: «Яндаре — са ага теркадь лаьтта...» — присутствует литературный уровень. У меня в альбоме она есть. В этом году вышла. Цифровой альбом.

— Автор этой песни не я. Ева Мальсагова набросала слова на русском языке. Я только перевел и придал форму её словам.

— Она сама говорила, что автор вы. Всё равно перевод ваш. Песенный язык получился. Песне мало уровня литературного языка, песня — это высшая степень речи. Гармония там должна быть. Для песни должен писать поэт-песенник. Вот о чём я хочу сказать.

— Я иногда удивляюсь, когда слушаю доморощенных наших певцов. Слова самого певца, музыка тоже, и поёт сам.

— Это катастрофа. Дело в том, то мы должны от чего-то отталкиваться. Это единственное, что спасёт этот мир — музыкальный мир — это канон. То, что отличает нас от животных, прямо хочу сказать эту фразу, — это речь. А лучшая, совершенная форма речи — это стихи, поэзия. Поэтому поэзия — наивысшая гармония. Это очень важные вещи, потому что там же определённый организм, там есть каноны. Когда композитор пишет музыку, он следует канонам, это то, что является самым банальным фундаментом того, что человек делает. Вот эти вещи нужно обозначить.

— Сталкиваетесь с трудностями общения на родном языке?

— Нет. Дело в том, что язык мне на самом деле открыл Яндиев Муса. Определённое количество лет мы работали с ним. Он работал со мной. Вот Наурузова Макка рассказывала, что она общалась, и для нее мастером был Гагиев Гирихан. Для меня точно так же  - многое дал Муса. Он был проводником, ключом, который во мне раскрыл потенциал. Когда я ему спела в первый раз «Наьсарен вальс», «Боало са белаж тIа кIай зиза тувс...», он сказал: «Хьай метта са да хьа». Он говорит, когда ты поешь, оживляется язык. Что есть певец? Он транслятор, проводник. Это я не говорю, что мне принадлежит. Сегодня у меня есть потенциал, я пришла в этот мир с определённой программой, которую образование раскрывало, раскрывало. И такой подход к детям в дальнейшем, он очень важен. Да, невозможно научить петь, абсолютно уверенно сегодня могу сказать я. Я квалифицированный педагог, преподаватель, у меня есть и опыт преподавания, я сегодня могу сказать, что невозможно научить петь. Определенные способности на это должны быть. Ты просто можешь оформить, и ключ дать, наводку, методику раскрыть.

— На каких языках вы поёте, кроме русского и ингушского?

— Так как миру театр дал древний Рим, условно говоря, как ораторское мастерство он зарождался, потом он постепенно, сначала мелодекламации как речитативы, перешло в мелодию. Когда в Италии Монтеверди сочинял оперы, он перешёл уж в мелодию. Считается, родина оперы Италия, я пела на итальянском, на французском. Затем сформировалась она во Франции с национальным уклоном, потому что у них больше балет был развит, то есть основа у них считается балетная, через которую выражается французский дух. Речитативно-мелодекламации — стиль французов. Потом немецкая опера. То есть и на немецком я пела. Но там у них как хоралы идут, иначе говоря, стиль немецкой музыки — хоралы. Опера есть на разных языках. Но большая часть моего репертуара на итальянском языке. Я пела различные стили, в самом жанре оперы есть различные стили: барочная музыка, классическая. Классицизм Венский — это Моцарт, потом идет романтизм, я пела и романтиков. Мендельсон у меня получался хорошо почему-то. Немецкий язык хорошо ложится. Вы знаете, каждый из этих языков — это часть моей души. Абсолютно у меня нет чувства, что это инородное, раздельно существующее, то есть чем больше я пела, тем больше я познавала свой родной язык. Именно академическое образование, классическое музыкальное, мне дало понять органику своего родного языка, потому что вот эти каноны, они мне дали ключ к тому, что буквы есть цифры, цифры есть буквы. Тут даже у творческого человека раскрывается сознание, туда же цвет. То есть это все есть абсолютное творчество и гармония. Ни об одном языке нельзя говорить, что он не певуч. Нет, просто есть внутренняя языковая культура. Язык — это бытие человека. Если вы видите определённое явление языка, это интонация, на него влияют и географические, и климатические, и событийные процессы. Мы живем в удивительном мире, на самом деле.

— Обстановка в мире и стране (ковид, повышение цен, война на Украине) отражается на жизнь творческого человека?

— Безусловно. Кто-то из великих сказал, если гений попадет в определённую среду, то он может превратиться в абсолютно другое существо. Та среда, та атмосфера, то бытие, которое есть в обществе; формирует человека, даже если он необычайно сознательный человек, если в нём есть определённая сила, она, к сожалению, ничто, по сравнению с этой махиной, глыбой. Я человек, который не имеет страха вообще. Я человек отчаянный, отверженный, который постоянно находится в присутствии правды. Чтобы я не делала, у меня постоянно ощущение, что всегда со мной кто-то, даже когда я одна. Ну, это, естественно, Создатель. У меня никогда не было сомнения, что что-то можно делать в мире. Понимаете. Может это и не нужно, я как-бы в сторону ухожу.

— Несколько слов о своих педагогах, начиная с музыкальной школы и кончая консерваторией. Про Зарему Мальсагову вы уже сказали, кто еще вас учил прекрасному пению?

— Только став педагогом, получив этот опыт, я не говорю что я только педагог, то есть что всё мое время занимает педагогика. Нет. Если я встречаю в жизни настоящего певца, я не могу пропустить мимо этого ребёнка. Естественно, это должно быть желание, работа не только моя, это должно быть в комплексе, они должна хотеть это, ребёнок должен хотеть этого. Получив этот опыт, я понимаю насколько нужно быть благодарным тем людям, которые вкладывают в тебя жизненные силы свои, свое время. Действительно жизненные силы, потому что в этой профессии ты не можешь, если ты вмешиваешься в пространство, в энергетическое пространство человека, а это работа не только цифрами писать уравнения, эта работа не только интеллектуальная, это энергетическая работа, потому что голос — это вибрации, звуки. Приходится, хочешь не хочешь, вмешиваться в энергетику этого ребёнка. Ты становишься с ним одним пространством, и настраиваешь его как инструмент, и с инструментом приходится настраивать голос певца. Я знаю, что это тяжелейший труд. Это невозможно сделать поверхностно, поэтому сегодня я знаю и благодарю тех педагогов, а их было в моей жизни много: я поступала в Нальчик, переводилась в Ставрополь, — постоянная тяга к чему-то большему, к масштабу какому-то. Потом три года я провела в Ростове, закончила колледж искусств с красным дипломом. Ирина Петровна Бутенко — она, по сути, поставила голос мне. Я благодарна ей. Потом Лидия Алексеевна Черных народная артистка России, у которой я проучилась год, это уже Московская консерватория. Она написала рекомендацию, нужно было принять участие в каком-то конкурсе, наше министерство культуры сделало запрос, у меня до сих пор сохранилась её рекомендация. У Лидии Алексеевны я училась год, основное время я училась у Скусниченко Екатерины Игоревны. Она доцент вокальной кафедры Московской консерватории, только-только пришла, набирала класс. Она супруга нашего декана Скусниченко Петра Ильича, народного артиста Российской федерации. Эта семья мне очень многое дала, потому что они действительно, знаете как, приглашали постоянно. У нас было тесное общение. Декан наш периодически мог заходить и советовать что-то нам, своей супруге. Он гораздо старше был её, она была его ученицей, это был его второй брак. То есть я получила школу Лидии Алексеевны Черных и Скусниченко Петра Ильича — декана Московской консерватории. Мне повезло.

— Кроме красивого голоса, что должно быть при вокалисте?

— Ой! Эта одна из самых сложных профессий. Здесь должна быть, в первую очередь, интеллектуальная основа; хорошая генетика, физика, устойчивая психофизика должна быть. Да, человек должен быть силён духом. Эта сложная профессия, потому что менять состояние людей, тысяча-тысяча людей, взаимодействуя с симфоническим оркестром, с таким большим диапазоном инструментов имеется в виду. Масштабное искусство опера, даже если певец стоит с аккомпанементом рояля, он меняет состояние, это большие энергетические силы. Поэтому я не знаю, хочу ли я в дальнейшем существовать, как оперная певица. Но я, к сожалению, уже сформировалась, как говорится, назад пути нет. Я прихожу с концерта, неделю восстанавливаюсь. Особенно здесь. Смотрите, единственное я хотела сказать, что звонил из Московской консерватории мастер, иногда я советуюсь с ним. «Хава, — говорит, — либо уходи из этой профессии, либо заставь ваших там местных организаторов, чтоб они занимались своей работой. Я посмотрела 30-летие республики. То, что ты там не спела — это ладно, ты ведешь там свою борьбу. Это выбор человека, участвовать в этом спектакле или нет. Я сейчас говорю абсолютно без какой-то оценочности, по факту. Выходит Березин, и просит на каждую песню похлопать, ты не представляешь какая это для творческих людей ущербность, эта работа на сцене должна быть 50 на 50. Энергетический обмен, Хава, неправильный. Там, где ты есть, достучись, скажи эти вещи. Знаете почему я это сказала, действительно, это в убыток человеку идёт. он начинает болеть, если нет подготовленности. Пожалуйста, приглашайте офицеров, с университета людей, пусть будет зритель, который будет вкладываться в творческих людей. Тогда у вас будет процветать общество». Доккха хIама деций из (разве это не удивительно), эхь деций из (разве это не позор)?

— Вокал — это ваше главное дело? Кроме этого есть у вас какие-либо увлечения?

— Если говорить о сегодняшнем молодом человеке, он много на себя берёт, и сублимация энергии творческой, она не происходит. Здесь очень важный момент, я сегодня смотрю, это наверно беда современного общества, какая-то фокусировка в каком-то направлении должна быть в человеке. У меня, если я полноценный сегодня оперный певец, у меня нет сил, у меня нет даже собственных ресурсов, чтобы создать личную жизнь, семью, понимаете. Это выбор. Это, конечно, можно сделать, как-то это можно сделать, но тут еще и трагедия того, что в этой жизни хочется присутствовать (а мне действительно хочется быть полноценной ячейкой общества, без жеманства говорю абсолютно), как человек, имеющий яхь (соперничество), чувство собственного достоинства, как человек, который должен реализоваться. Я не только человек, я и женщина. Потому это большая проблема общества. Наши молодые люди должны сохранять традиционные институты, и у них должно сформироваться современное отношение к профессии. К моей профессии оно, к сожалению, не сформировано. По поводу увлечений... Я люблю готовить. Говорят, творческие люди прекрасные повара еще.

— Раз вы затронули этот вопрос, скажите, кто вам чаще готовит, помогает в этом деле? Мне кажется, что вы не всегда и не всё готовите сами?

— В оперных певцов вкладываются мамы. До 16 лет для меня всё делала мама. Но человек, который не знает чего-то, может обучиться за год, за несколько лет абсолютно любому ремеслу. У меня есть страсть определённая, я люблю, для меня это творчество, готовить. Ингредиенты — это такое же творчество, как художник со своими кистями. Я это люблю, но это не значит, что это панацея для всего. И здесь мне хотелось бы достучаться до людей и сказать, чтобы они делали именно то, от чего у них появляется энергия. Когда я готовлю, у меня странным образом появляется энергия, я не в убыток иду. Но если я буду рисовать, что я совершенно не умею, кому-то это нравится, я не получу от этого энергию. Эта умственная работа большая, мне это не нравится. Очень важно здесь понять, что тебе нравится, если тебе нравится, значит совпадает с твоей душой, появляются большие энергетические ресурсы. Нани Брегвадзе сказала, говорят, когда у нее спросили:

— Вы же грузинка, у вас богатая кухня.

— Я артистка, как я могу готовить?

Но это индивидуально всё. С одной стороны я с ней согласна.

— Певцы и певицы с большой буквы не готовят, видимо, сами.

— Особенно оперные певцы, они себе не принадлежат. Я пела Татьяну. Как-то принесла пирожки. Извините, так, по-бытовому, скажем. Концертмейстер меня отругала: «Хава, ты что, с ума сошла, какие пирожки? У тебя через неделю спектакль». Я как-то хотела до репетиции угостить. У нас была репетиция «Евгения Онегина» Чайковского. Мы 8 месяцев жили в подвале большого зала консерватории. Это, действительно, организм, который нужно было родить, вынашивать его, да. Спектакль готовится минимум за три месяца. Если есть уже напетость, натренерованность, нарепетированность, за месяц делают. И вот она сказала, что вся энергия должна быть собрана, именно творческая энергия должна быть собрана, никаких готовок, никаких, фактически, общений. Ты себе не принадлежишь. Это действительно есть.

— У оперного певца должна быть диета, или он может есть подряд всё?

— Безусловно, нет. Как и спортсмены, спортсмены это один уровень, здесь уже интеллектуальное, физическое, метафизическое, эмоциональное составляющее. Мы работаем с энергией, и получается, тебе нужно определённым образом подготовить и своё тело. Если у тебя гигиена духовная происходит и физическая, гигиена — именно подготовленность тела должна быть. Но это всё индивидуально, есть определённые, самые простые законы, не буду в банальности вдаваться: режим сна обязателен...

— И сколько должен спать оперный певец?

— Как правило, 8 часов. В общем-то, это опять-таки индивидуально. Хотя есть определённые простые правила.

— Я слышал, что оперные певцы много едят, им же силы нужны для голоса...

— Оперный певец — это человек, который работает с энергетикой. Определённое количество энергии — это пища, силы должны быть.

— От каких продуктов вы категорически отказываетесь?

— Я никогда не ела фаст-фуд. Студентки, которые учились в других направлениях, я видела, посещали «Макдональдс», вы знаете, есть такие современные фаст-фуды — быстрая еда. Я тогда не знала особо, потому что не была подготовленной оперной певицей, как натренированный спортсмен. Просто мне не хотелось, органически не принимала. Еда быстрая, на мой взгляд, не дает живой такой энергии. Я предпочтение отдаю живой пище, я на воде и 7 дней и 21 день бывала, периодически чищу себя, потому что человек должен находиться в балансе с природой — в жизненном балансе таком и в общении с натуральным. У меня были разные эксперименты над своей физикой. Периодически я не принадлежу себе, всё это делается для чистоты голоса: никакой газировки, ни семечек, ни орехов. Иногда орехи употребляю, как для добычи жирных кислот. Все-таки я себе позволяю и жаренное. Человек — это то, что он ест, по сути. То есть мы в абсолютной гармонии с этим внешним миром.

— Ингушские песни кто вам подбирает? Либретто на какие темы вы предпочитаете?

— Дело в том, что у нас нет либретто оперного характера. Мальсагова Зарема мечтала написать одноактную ингушскую оперу. Она давно несёт в себе эти мысли, и, наверное, родилось то, что мы создали. Я сегодня в действительности могу сказать, что создала сущность — «Малх», именно она появилась, являясь опытом других поколений. То, что они сделали — это не впустую. Мне этот опыт — то, что делали оперные певцы те — помог в работе автора-исполнителя, но не автора-композитора. Композитор там Зарема Мальсагова, автор текста Муса Яндиев. Эта песня есть. Мне кажется, что мы поколениями шли, она родилась. Культивировано солнце у нас во всем в нашей культуре. Есть эта песня, аранжировщик Тимур Дзейтов, она могла бы стать первым шагом к созданию оперы. На основе этого гимна солнцу — гимн солнцу можно было бы написать. Либреттистов нет, во всяком случае, она говорила, что ищет. Таким образом проходил мой творческий путь. Кто-то, где-то взял, где-то услышал. Говоря другими словами, методического центра нет. Сколько мы не просим, пока никаких сдвигов в этом вопросе нет. Вот таким образом всё это как-то выходило, но больше из-за того, что был Муса. Я думаю, что это судьба, человека вселенная готовит к чему-то.

— Сами-то, я думаю, вы читаете национальную литературу.

— Для меня предпочтителен язык поэта-песенника. Мне близок Гирихан Гагиев, Плиев Магомед-Саид. Это действительно языки, которые, на мой взгляд, эталон ингушского языка, по крайней мере для меня. И в философских смыслах — Али Хашагульгов. То есть то, чем я воспитана. И мне очень нравится, я думаю, что это фантастика, перевод Пушкина, сделанный Муталиевым Хаджибикиром.

— Видимо, «Зимний вечер». Перевод хороший, но в конце, припоминаю, там не совсем складно получалось.

— Да. Когда ты поешь, ты сталкиваешься с этим. Но в сравнении романса Пушкина, который известен классически, и вот мелодия, которую Зарема Мальсагова написала.... Кстати, я забыла об этой песне. У меня есть несколько композиций, которые, если будет возможность, я запишу (поёт):

«Лай уж шийла чоалпаш хьееш,

ДуIо сигале къайлайоах,

Цкъаза цIувз из аькха тардеш,

Цкъаза бер мо гIийла делх...»

В третьем куплете может сложность есть в исполнении:

«Ер тха тиша, къаьна оагилг

ГIайгIано баьддерзадаьд,

Кора кIалха Iа са нанилг,

Хьай болх хIана соцабаьб».

Последняя фраза, она не очень певучая. Мелодия такая, атмосфера красивая. Осмиев Хамзат, местами — Сад Чахкиев, местами скажу, потому что для меня сложен чахкиевский язык. Не близок мне, сложен вот. К тем классикам, и я всегда призываю, почему бы не обратиться к ним, у нас есть фундамент. Чахкиев Капитон «Баьте зоахалол» — это тот мир, который во мне есть. «Аьла Мовсари» «Модж Мовсари» — это потрясающие, фантастические вещи. Просто актуальные во все времена.

— Вы думаете, эти стихи хорошо легли бы на музыку?

— Смотря, в каком жанре. В жанре сатиры это очень интересная могла бы быть оперетта или произведение комедийного жанра. Сатира — это всегда острый ум, острое воззрение. Для меня уникальные вещи. Конечно, не эпическая песня. В бытовом жанре, допустим, «Свадьба Фигаро» первая бытовая такого уровня опера, до этого были там трагедии, аля мифологические сюжеты. Моцарт был реформатором.

— В каких больших праздниках в рамках республики, страны вы участвовали?

— В моей жизни пять раз был Кремлёвский Дворец. Я сейчас только осознаю эти вещи, когда ты молодой, ты студент не задумываешься над этим. Консерватория Чайковского твой дом, для тебя нет таких недоступных вершин. Спустя время, ты понимаешь, что ты был в определённой части истории. Я до сих пор не могу это осознать. Так всегда, ездила на какие-то с самого детства смотры, спектакли, конкурсы. Дома много грамот, которыми меня отмечали. И всё время вот эти концерты, фестивали на уровне республики. Первый для меня серьёзный выход был от республики на 20-летие Ингушетии в Кремле. Открывала я мероприятие. Потом был Георгиевский зал Кремля, регион представляла — Ингушетию. Там только один артист мог выйти. Юнусбек Баматгиреевич был главой, он пригласил, в общем-то, мы поехали. Далее Совет Федерации в моей жизни был. Это — колоссальные энергетические силы и стрессы. Затем — 245 лет единения Ингушетии с Россией, опять Кремлёвский зал съездов, открывали с песней «Маьлха илли». Ну и 25-летие республики, 2017 год получается. Тоже я открывала мероприятие в Кремле. По поводу международных конкурсов. Я всегда отказывалась от них, у меня есть своё определенное отношение к ним. Когда я заканчивала училище, мой педагог сказала: " Ева, всё. Уже отказы не принимаются, надо ехать. Ты готова«. Я отнекивалась. Вечно мне казалось, что нужно достичь какого-то еще уровня. Постоянно занималась шлифовкой, оттачиванием мастерства. Первый конкурс был в Италии. Ростовское музыкальное общество во главе со Старостиной, направило письмо в республику, о том, что отобрали двух солистов из училища, одна из них из вашей республики. Есть у меня документы эти. Я их сохранила. Мне республика помогла в материальном смысле, и мы поехали на этот конкурс. Я брала с собой из училища концертмейстера. Мне было тогда 19-20 лет. Лауреатом 3-й степени я стала в Международном конкурсе. Участвовало там 7 стран. Об этом писала, по-моему, Айшет Дударова «Успех юной вокалистки в Италии». Было много статей. Полонкоев Адам писал, супруг Заремы Мальсаговой. Вы знаете, почему я говорю об этом, вся эта заслуга — достижение народа. Поэтому я озвучила, это касается моего народа и республики, она мне помогала в этом. Сразу же через месяц был Всеукраинский конкурс имени Оксаны Петрусенко, но с того года, когда я участвовала в нём, он стал Международным. В нём участвовали Литва, Латвия, Россия и Китай. Сохранены у меня все эти данные. Там я стала — второе место я получила. И через некоторое время, как говорится, всё уже пошло по накатанному. Я стала лауреатом в Грузии. Был народный конкурс-фестиваль «Арт-гений», там мне дали 1-ое место.

— В чём заключается ваша работа в Центре технического творчества города Магас?

— Я каждый раз прихожу домой и говорю: так, я не хочу работать здесь. Мне очень сложно, правда, дело не в каких-то персонах, а дело в отсутствии структур. Просто отсутствуют какие-либо структуры. Это, во-первых. Во-вторых, может это не стоит говорить... Знаете, я думаю говорить или не говорить не потому, что я чего-то боюсь. У меня нет страха смерти даже. Я считаю, что вообще смерти нет. Человек переходит просто в другой мир. Я творческий человек, что с меня возьмёшь? Ну что, Господи, творческие люди всегда витают в облаках. Я действительно в это верю, что душа бессмертна. Ну, это так, за кулисами. Мне всегда хочется соблюсти примеры старшего поколения, они удивительной культуры люди были. Я задавалась вопросом, почему они некоторые вещи не говорили вслух. Хочется соблюсти этику — не навреди. У меня всегда внутри происходит диалог. Поэтому я думаю, говорить мне это? Что это мне принесёт, есть ли в этом польза какая-то? Я не человек, который будет в жертву переходить. Я человек, который творит, создает. И сколько у меня есть сил, я буду, у меня сущность такая, она мне не дает покоя, у меня постоянная тяга создавать. Я получаю от этого энергию, я не получаю энергию от позиции жертвы. Бывают люди, которые получают от этого энергию. Теперь о моей работе. Я там тружусь, как солист-вокалист эстрадного оркестра, как они там пишут.

— Вы там не преподаете?

— Преподаю. У меня благодарность руководителю, которая недавно туда пришла, и сделала очень много положительных изменений. Я не люблю говорить о персонализации, я человек масштабный. Я за то, чтоб делались не персоны, а делались структуры. В данном случае хочу поблагодарить Дзортову Мадину. Она недавно пришла, и уже есть какая-то динамика. В Центральной музыкальной школе, где Зара Долакова, тоже преподаю, но оттуда я хочу уйти, у меня уже нет сил никаких. Работаю также в филармонии государственной.

— Дети, которых вы обучаете, они участвуют в каких-либо конкурсах?

— Педагогики в моей жизни было больше, когда я даже в Москве жила частным образом. А здесь получается у меня стаж 2 года только педагогический. Участвовала недавно в республиканском конкурсе моя ученица. Абсолютно академический голос, настоящий голос оперного певца. За эти годы появилась одна певица Аушева Заида. Основная её специальность — скрипка. Потому что уже много вложено. Но она настоящая певица-транслятор, она первое место на республиканском конкурсе в этом году в мае или марте заняла по академическому пению. Я занимаюсь академическим пением, эта ниша не занята, мне нужно строго заниматься только этим. Поэтому я прошу мамочек или руководителей делать отбор не только по наличию голоса, но и по первоначальной подготовке. Ты не можешь петь Генделя без подготовки определённой. Поэтому я говорю, качественно сделаем несколько человек, нежели количественно. Благо, конечно, они прислушиваются. Хотя опять-таки мне не надо было объяснять, как им работать. Это катастрофа. Мне приходится работать за несколько людей. Я устаю от этого.

— Сколько детей у вас обучается?

— Мало приходят. Из-за того, что отношение к этой профессии в бытие не сформировано, только пришёл, ты вложился в него, забирают, оставляют дома. Господи, 2022 год, я понимаю, если бы это было в 90-ые.

— Числятся и не приходят?

— Нет. Говорят, папа сказал нет. Уходят.

— И все же сколько детей у вас обучается?

— Я уже ухожу из этой музыкальной школы. Честно говоря, я понимаю, что меня не хватит. Я педагогикой заниматься здесь не буду, потому что я в убыток иду. Энергетически я иду в убыток. Человек не должен идти в убыток. Приходится еще и мамам объяснять, зачем это. Мамочки и дети должны желание иметь к этому. Способности иметь к этому. Тогда уже будет какой-то порядок в обществе относительно именно этой профессии, в отношении к ней. В филармонию приехала полтора года назад и, вы знаете, ходила туда каждый день, я ходила и просила... В филармонии у певцов должен быть педагог, даже у таких как я. Понимаете. Я же себя не слушаю со стороны. Певец слышит себя не красивым голосом, как зритель. Шумы внутри, никакой красоты своего голоса я не слышу. Эта наука, это природа, научное доказательство. Поэтому я ходила в филармонию и пыталась за несколько месяцев сделать тот репертуар, который я пела. А уже с 2017 года со мной никто не занимается. У меня нет здесь возможности педагога получить и хорошего концертмейстера. Те концертмейстеры, которые здесь есть, мне не подходят. Поэтому это для меня действительно катастрофа. И я не знаю, что с собой делать дальше. Опять я вынуждена уехать, в 16 я была вынуждена, меня постоянно лишают родины. Фактически что, в 16 я уехала, мне нужно было получить образование, консерватории здесь не было, училищ, театров. И сейчас я сталкиваюсь с той же проблемой, я опять вынуждена уезжать. Зачем? Я хочу жить со своими людьми. В филармонию прихожу, до третьей октавы пою каждый день, пою, горланю. Это сколько энергетических сил?! Полнейшее игнорирование меня как специалиста, который может что-то сделать. А у меня уже нет сил, чтобы инициировать что-то. Поэтому оркестра нет, театра нет, филармонии нет, потому что там нет функционала, есть формальное существование, но, объективно я вам скажу, филармония это выше, чем любой театр, это достояние, она должна существовать на хорошем уровне, безусловно. Либо она есть, либо нет. Теперь касательно детей. Вообще было у меня восемь учеников, но я, как сказала выше, собираюсь уйти с педагогической деятельности. Из них всех, я сказала матери этой девочки, в которой я действительно увидела оперную певицу, представляете, человек родился с голосом таким, и что с этим ребёнком делать, какую ему дать перспективу, зачем ему это надо, нужно ли ему это? Она всё равно придёт к этому. Это либо поломанная судьба, даже если она не станет певицей, ей не даст покоя этот голос. Я знаю это. И так поломанная судьба и эдак. Но я сказала матери, они являются нашими дальними родственниками, в общем-то, как-то. Они Мусу Яндиева знают. Мама — Мадина, девочка — Аушева Заида, вы о ней услышите. Она в ростовское училище будет поступать как скрипка, но она настоящая певица, у них с детства просто много вложено в скрипку. Я сказала, поступай как скрипачка, и, пожалуйста, параллельно я тебе помогу, если вам нужно. Я уйду из этой музыкальной школы, но я буду заниматься вами, если вы этого хотите, в настоящих певцов нужно вкладываться. Жизненные силы в это вкладывать я намерена.

— Ко мне как-то приехал сын. Когда нужно было взять не очень горячий чайник с плиты, он спросил «а где прихватка?» Он стоматолог, бережёт свои руки. В домашней обстановке какую работу, пусть будет небольшая, вы можете себе позволить, от какого труда отказываетесь?

— Вот это, может к сожалению, может быть к счастью, я не знаю, но именно свой опыт могу сказать о том, что вот в этом-то и есть определённый конфликт внутренних вопросов, касающихся своего месте в этой жизни. С одной стороны я на сцене одна Малха Аза, допустим, псевдоним я себе выбрала такой, я чувствую себя в таком образе голосом солнца, поющим о солнце — там всё о солнце. И с другой стороны чья-то дочь, чья-то сестра Хава, допустим, сторона моей личности. Когда я приехала сюда, оперного театра нет, я не знала что делать. После окончания консерватории просто дома сидела. И, конечно, накапливались силы, энергия. Куда их деть? Я брала и просто взаимодействовала с землёй. У нас есть огород, я попросила дома, чтобы позволили самой его вскопать.

— И вы копали?

— Да. Копала.

— Вручную что ли?

— Да.

— Вы меня удивляете.

— Но с другой стороны, когда сегодня мне те или иные мастера говорят, надо знать себя, свои физические данные, в чём больше есть выражение. Есть женщины, которые трудятся весь день и не устают. У меня физической энергии немного, потому что я, допустим, не работала. Мне нужно было трансформировать, направить свою энергию, которая не реализована в своей профессии. Но, вы знаете, сегодня я могу сказать, что именно физика моя она тонкая, и, конечно, я не для физического труда человек. Это не капризы мои, нужно знать себя, свою природу, и не обязательно мне этот огород копать. Я могу быть полезна для своего народа, общества абсолютно в том предназначении, в тех способностях, врождённых, потом развитых. Это философский подход и нужно это понимать. Вот это отношение если будет к нам, учитывая кто мы есть в обществе, когда формируется направление в образовании или еще что-то, это помогает. Сегодня моя семья является большим помощником мне. По воле судьбы, если бы я жила в Европе, я отказалась от Осло, то есть после окончании Московской консерватории меня пригласили, я отправила записи, мне помог один известный художник Эдельгирей Дербичев, он был коллегой Заремы Мальсаговй — моего педагога, они с детства вместе выросли, в общем-то, знают друг друга. На одной встреча мы познакомились, и он сказал: «Вот ты заканчиваешь, может быть твои записи я в консерватории покажу». И мы отправили записи, меня два профессора тогда взяли, и я вынуждена была отказаться. Я не знаю, правильно ли был этот выбор: мне всё время хотелось той недожитости здесь. Это действительно конфликт творческих людей сегодня, именно ингушей. Они хотят жить со своим народом, на своей родине, но у них нет возможности профессионально реализовываться. Всё равно я решила приехать сюда, я не знаю, что происходит, что с этим делать. Это принадлежит не только мне сегодня — мой голос, поэтому для меня это большая проблема.

Что я хотела сказать. Я прихожу домой, у меня есть помощники: моя мама, две снохи. Но я не люблю слабости. У меня есть постоянный яхь — дух соперничества и перед близкими людьми дома. Я не позволяю неуважительного отношения ни к одному члену своей семьи, особенно к снохам. У меня уже сформировано подсознание: то, что не получилось у меня, я пытаюсь этим девочкам дать. Я тоже была замужем 7 месяцев, из консерватории документы семья попросила забрать, эта драма мне дала какие-то краски в творчестве. Я почему-то стала более понимать людей, да, их судьбы, как они формируются, драму жизни, особенно традиционное общество, отношение к женщине. Мне всегда казалось, что у ингушей особое отношение к женщине. Она как у других народов не является полноценной, мужчине под стать. Являясь хранительницей рода, народа — это же такая сила. И это такое уважение, такой почёт, отношение к родственникам невесты, потрясающей красоты кодекс, который создан поколениями. Люди жили в постоянной благости и приобретали свои традиции и обычаи. Что я хочу сказать, можно же было всё хорошее из корней и трансформировать в современный день сегодняшний, потому что большинство молодёжи, к сожалению, не получают то красивое, что присутствовало в наших корнях. В общем, это тоже есть определённый конфликт. Хочу сказать, особенно к нашим снохам у меня есть определённое отношение, и обязательство перед этими женщинами. Может быть в моей жизни не будет детей, я не дам, допустим, генофонд. Но мне бы хотелось сохранить генетику, у нашего народа есть неплохая генетика. Всё-таки генетику никто не отменял. Ни национализма, ни гордыни здесь не присутствует, я говорю о физике, что есть материальное. Физика — это же материальное тоже, не только духовное. Они, если моему роду дают потомство, отдуваются за меня, грубо говоря. А я, допустим, больше не хочу этого, я хочу в другом реализоваться. Хотя это тоже...

— На мой взгляд, это тоже важно. Знаете, почему я это говорю? Я буквально на днях смотрел телепередачу «Две звезды». И там выступали Ярмоленко со своей дочерью, Газманов со своим сыном, то есть отцы и дети выступали. Это же прекрасно! Генетику нужно развивать и дальше продолжать её. Если это не пойдёт дальше, у нас не будет хороших певцов, музыкантов, и т. д. и т. п. Это явится большим минусом для всего народа.

— Да, есть определённая неполноценность в этом. К чему я это всё? Конечно, в начале я хотела и помочь. Старший брат женился, младший еще не был женат, и мы вместе жили. Я живу в отчем доме. У меня сегодня есть небольшая возможность снимать квартиру, впервые в жизни, я очень своенравный человек, согласилась с родителями, когда они сказали: да, половина жизни на съемных квартирах жила, и здесь можешь себе это позволить, но у нас есть просьба. В данном случае мне захотелось, хотя я абсолютно могла уговорить родителей, нет здесь какого-то консерватизма, мне захотелось пойти им навстречу. Может быть потому, что долго не жила с ними. Сейчас хочется побыть с ними.

— Думаю, что вы правильно поступили. Имея под боком папу и маму, не будучи замужем, в такой ситуации лучше жить с родителями. И мой последний вопрос. Вы в каком населённом пункте живёте в данное время?

— В Плиево.

— Жители Плиево постоянно на что-то жалуются: то воды нет, то того нет. Как отражается на вас сельская жизнь?

— Прекрасно. Воды нет — это одно. Бывает такое. Вы знаете, я человек закалённый. Я ингушка, потому закалённая от таких вещей.

— Трудности есть?

— Есть, конечно, связанные с профессиональной деятельностью. В тех организациях, в которых я работаю, нет возможности записаться. Здесь нет специалистов, которые могут создать, например, мне хотелось, я мечтала и мечтаю ингушский фольклор симфонизировать: многие его произведения переложить, оркестровку сделать на эти произведения. Это уже будет тенденция создания музыкальных произведений: классических опер, еще чего-то. То есть полифонизировать их, да. В основе всей классической музыки — фольклор. Чайковский писал на народные мотивы «Евгения Онегина.» Разве не так? Сплошь и рядом. Естественно, это неразделимые вещи. И вот я всё время хотела эти ингушские песни симфонизировать. Мне не хватает полифонии здесь. Хотя бы несколько произведений взять, и сделать оркестровку, партитуру написать. Для многоголосья хора не хватает. Поэтому записи, как оперная певица, я не могу реализовать, но и как певица тоже. Качественной студии звукозаписи нет. Режиссуры нет. Нет возможности записать песни. Организации не предоставляют такой возможности. Костюмы также не представляются певцам. Именно артисты, существующие в рамках этой республики, теперь я понимаю, почему они не занимаются искусством, а занимаются больше зарабатыванием средств. Почему? Это очень легко объяснимо. Им нужно покупать костюмы самим, им нужно записывать песни. Абсолютно не одна организация этим не занимается, не потому, что где-то, кто-то плохо работает. Структуры нет определённой. Зарплаты, как вы знаете, определённым образом здесь. У тебя отсутствует самое простое бытие. Иметь квартиру, допустим, или машину — это, знаете как, бытовой уровень человека Это не должно быть главной целью существования человека. Мы сюда пришли, не на пляже лежать, развлекаться. Мы сюда пришли творчески реализоваться, выражаться, кто мы есть — индивидуальность нашу проявлять. Всё равно мы пришли из источника, конечно, мы дух, ну а что тут сидеть? Хочется поиграть. Жизнь — это же игра. И роли, в хорошем смысле чтоб меня понимали, сценарии тебе создаются обществом, социумом, государством, чтобы ты как-бы выживала. Поэтому, о каком творчестве идёт речь, да? О каких образах, о каком бытие вообще?.. Поэтому я сталкиваюсь именно с этой проблемой.

— Живите вы в столице нашей республики или в сельском поселении ваши проблемы одинаково нерешаемы?

— Абсолютно. Но единственный большой плюс то, что я оптимистка. Если бы я не была оптимисткой, наверное, имея за спиной ингушский народ, не закончила бы Московскую консерваторию. После развода, опять я поступала. У меня был трёхнедельный ребёнок, осталась без образования, без работы. Мне вселенная такой подарочек сделала. Я считаю, это подарок судьбы, потому что в преодолении жизнь приобретает новые грани. Но это опыт, как сказала Образцова, не хотелось бы иметь трагического опыта, скажем, драмы. Но как-то, почему-то помогает понять человека с разных сторон, вообще человеческие судьбы. Что мне дает Плиево? Оно даёт природу. В отличии от Москвы, где я прожила 10 лет, Плиево — это большой плюс, потому что я нахожусь на природе. То есть я восстанавливаюсь. За те два года, что я приехала, я восстановилась, конечно. Вот это некое молчание и отчуждение от ритма жизни Московского, я считаю — это плюс. Я не знаю, к чему меня готовит судьба, Бог. Посмотрим, у него есть свои планы на нас.

— У вас уникальный голос. Вас узнают на улице?

— Да. К сожалению. Я не стремилась к популярности никогда.

— Вам не нравится это?

— Честно сказать, мне становится не по себе. Неловко становится.

— Почему?

Постоянная какая-то внутри, я не могу объяснить... Как-то один человек мне рассказал, что его бабушка написала песню, и не хотела, чтоб кто-то узнал авторство. Это чеченская песня. Он приходил к ней, доказывал, говоря, как же так, это твоя песня. А она всё отнекивалась: «Нет, нет — эта чеченская песня». Я всё время сталкиваюсь с этими вещами. Внутри себя я понимаю, почему этот народ не хочет открывать сундук, свой клад культуры, и почему она недоступна миру. У меня нет ответов на эти вопросы. Не хочется мне с одной стороны, у меня конфликт личности, чтобы это было доступно для всех. То есть мой голос не для всех. Я не хочу им делиться. Не потому, что он мне принадлежит. Нет, безусловно, нам Всевышний дает для людей. Вот Рая Евлоева писала песни авторские, она не всем давала их для исполнения. Сейчас я её понимаю, потому что не все примут, то есть не все могут исполнить те образы, которые она написала. Или исполнят из своего содержания. При всем уважении к сапожникам или трактористам, у каждого из нас свое ремесло. Если я сегодня, хотя в колхозе тоже есть определённой высоты культура природная; тракторист, исполняя Баха, он не будет Бахом, он будет трактористом. Если я, Хава Яндиева, сегодня пою Баха, это не Бах, это через мою систему человеческую: через воспитание, генетическую основу, интеллектуальную основу — я по-своему спою Баха. Понимаете, через свое содержание. Творческий путь мой с 2004 года начался. Дельфийские игры, я тогда маленькая была, 16 лет всего, диплом мне дали за участие. А в 2006 году самый первый фильм «Мелодия гор», Асхаба Мякиева песню мы там спели с Тимуром Дзейтовым. Это был первый серьезный шаг в моем творчестве.

— Вот на этой ноте мы и закончим свою беседу. Вам спасибо за то, что нашли время и желание для этой встречи.