Он был ребенком, когда в ссылке остался без матери, которая умерла от болезни, настигшей ее в результате сильного переохлаждения. Несмотря на тяжелую долю, Амерхан Аббасович окончил военное училище, затем военно-политическую академию, был уважаем и ценим руководством, дослужился до руководителя политотдела дивизии.

Когда в октябре — ноябре 1992 года ингушский народ вновь подвергся тяжким испытаниям, во время событий в Пригородном районе и городе Владикавказе, а затем начался процесс восстановления ингушской государственности, Амерхан Аббасович откликнулся на вызов руководства Ингушетии и, как опытный специалист, прибыл в родной край. Засучив рукава, начал трудиться в структурах государственных органов, решая задачи их нормального функционирования. Сначала он организовал деятельность органов внутренних дел, затем участвовал в становлении Горского кадетского корпуса, со временем создал и возглавил ветеранское движение бывших сотрудников ОВД и ВВ Республики Ингушетия.

Он всегда был готов прийти на помощь по любому зову, активно участвовал в ветеранском движении, охотно делился с молодыми сотрудниками органов внутренних дел богатым жизненным и профессиональным опытом, принимал активное участие в наставничестве подрастающего поколения в школах и вузах республики.

Амерхан Аббасович прожил очень трудную, но яркую и интересную жизнь. Скончался в 2022 году. Дала гешт долда цунна. Вийрза моттиг даькъала йойла цунна.

Он часто звал нас в гости к себе, делился знаниями и жизненным опытом, воспоминаниями о годах депортации ингушского народа, жизни в холодных степях Северного Казахстана.

«Вечером, перед высылкой, — вспоминал Плиев А. А., — в наш дом в селении Плиево прибыли солдаты, которые остались у нас на ночь. Наша мать приготовила им горячий ужин, гостей положили в лучшую комнату и только утром мы узнали, что они прибыли выселять нас. Они сообщили, что всех ингушей выселяют в Казахстан.

Мне тогда шел четвертый год. Я помню, как дома обсуждали слова солдат. Они сказали, чтобы мы срочно собирались и готовились к переселению. Взрослые мужчины сурово молчали, а женщины и дети плакали, никто не знал, что делать, как будет дальше.

Утром скромный скарб загрузили на бричку, запряженную нашей же лошадью, и в сопровождении сотрудников НКВД людей привезли на железнодорожную станцию в Плиево. Там погрузили в вагоны для перевозки скота, и поезд медленно тронулся в путь.

В вагоне было очень холодно, он насквозь продувался ветром, людей запихали так много, что по нему невозможно было передвигаться, не было отхожего места. Помню, сперва в углу вагона пробили пол, сделали отхожее место, но женщины даже в сложившейся обстановке соблюдали ингушский эздел (этикет) и отказывались ходить туда в присутствии стариков. Как — то, сидя на коленях у матери, я почувствовал, как из ее глаз, не высыхавших с момента выхода нашей семьи со двора, с новой силой хлынули слезы, и когда одна из ингушек попыталась ее успокоить, не зная в чем дело, она, показывая на молодую женщину, сказала: «У нее лопнул мочевой пузырь». После этого мужчины пробили пол в углу вагона еще в одном месте и сделали второе отхожее место для женщин.

Готовить пищу было не на чем. Посреди вагона стояла печка-буржуйка, но она топилась только, если в пути молодежь могла раздобыть дрова, но охрана никуда никого не пускала и поэтому печь очень редко топилась. Помню, один парень отбежал в сторону, чтобы найти дров для подтопки печи, но пока он вел поиск, поезд тронулся, и он бежал вслед за ним и не мог его догнать. В это время из соседнего вагона в него выстрелили, и он, по рассказам старших, упал возле шпал. Никто даже не посмотрел, остался ли он в живых или умер, так он и остался лежать на земле. Снова в нашем вагоне заплакали женщины и дети.

Многие умерли в пути от холода и голода. Их трупы оставляли на снегу у обочины железной дороги. Хоронить усопших не давали, в вагоне их оставлять тоже не разрешали, чтобы захоронить по прибытии на конечный пункт назначения. Это порождало новые слухи о том, что всех ингушей затопят в море прямо в вагонах.

Нас привезли в село Бановку, находившееся в Северном Казахстане на границе с Россией, и поселили в дом к женщине, семью которой раскулачили в западной Украине и ранее сослали в Сибирь. У нее двое сыновей воевали на фронте и оба погибли. Через полтора года умер муж, и осталась она одна. Делилась с нами последним куском хлеба. Она не дала умереть никому из нашей семьи от голода. Я не помню, как она приняла нашу семью, но в памяти сохранилась, как очень добрая и отзывчивая женщина.

Дело в том, что местных жителей предупредили, сообщив о высылке к ним дикарей-людоедов и, конечно, это не могло не отразиться в отношении к спецпереселенцам со стороны тех, кто уже волею судьбы оказался в этих краях раньше вайнахов. Этот миф ссыльные быстро развеяли, после некоторого общения стали жить с местными в дружбе и согласии, помогая друг другу переносить суровые тяготы ссыльной жизни.

Там, в Казахстане, я пошел в школу. Но в этот же год нашу семью постигло тяжкое горе. Умерла наша мать. Случилось это из-за лютого казахстанского холода. Она не болела, была здорова и весела, но в один из холодных зимних дней рухнула вытяжная труба домашней печи. Мы, дети, занимались каждый своим делом, кто играл, кто учил уроки. Вдруг из печи в комнату повалил дым. Отца дома не было. Мать выбежала на улицу и сообщила нам, что труба нашей печи сложилась. Она была сделана из глины, впитав в себя воду от тающего снега, рухнула, перекрыв выход дыма из печи. Я с младшими сестрами сидел дома, а мать при помощи старшего брата в сорокаградусный мороз восстанавливала печную трубу, боясь, что дети из-за холода могут замерзнуть. Пока она там возилась, организм ее переохладился и на второй день она заболела и слегла.

Больницы или врача в селе не было, чтобы оказать ей помощь, смогли вызвать только фельдшера, который осмотрел ее и сообщил, что ее надо срочно везти в районную больницу, которая находилась в 25 километрах от нашего села. Отец пришел с работы, подготовил сани, и они со старшим братом Магомедом повезли ее в больницу. Оставив там, сами приехали домой. На третий день брат не выдержал и сказал: «Я не могу больше, не зная, что с мамой, поедем и проведаем ее». Я спросил: «А как мы туда доберемся?» «Как-нибудь доберемся», — ответил он и на следующий день утром мы вдвоем выехали.

Целый день добирались, то пешком, то на попутных санях и только поздно вечером были у мамы в больнице. Она лежала в комнате вместе с одной казачкой. Та, дав нам возможность пообщаться, вышла из палаты. Когда мы остались одни, она нам сказала: «Хоть и стыдно мне перед вами, но все же вы мои дети и я вам покажу, что со мной случилось». С этими словами она приподняла одеяло, и мы увидели, как все ее тело почернело. Это был результат длительного воздействия очень сильного холода на ее организм, во время восстановления печной трубы. После этого она прожила недолго, и вскоре умерла. На момент смерти ей всего было 37 лет. Наша мать была очень красивая, по национальности чеченка, из Урус-Мартана. Ее похоронили в Северном Казахстане, у села Бановка.

В самом начале учебы в школе мы, вайнахи, отставали от усвоения учебной программы, из-за плохого знания русского языка, но этот наш пробел быстро был ликвидирован в процессе общения. К третьему классу мы уже и в общении на русском языке, и в освоении учебной программы выровнялись с другими ссыльными — украинцами и немцами, даже на украинском общались свободно. Дело в том, что в селе, где мы жили, казахов не было, а были только украинцы и немцы, высланные раньше ингушей и чеченцев. Немцев выслали в начале войны, а украинцы были высланы еще в период раскулачивания.

Однажды, я еще был в четвертом классе, отец так сильно заболел, что не мог передвигаться. Когда я пришел из школы, он лежал на кровати, позвал меня и сказал, чтобы я сходил в комендатуру и сообщил коменданту о его болезни. Отцу, как спецпереселенцу, подошел срок отметиться в комендатуре. Так спецпереселенцам было предписано ежемесячно приходить в комендатуру и расписываться в журнале, подтверждая свое присутствие на месте ссылки.

И я пошел вместо отца к нашему коменданту. Это был человек без чести и достоинства. В здании комендатуры я зашел в кабинет коменданта и, согласно воспитанию, полученному дома и в школе, снял шапку, поздоровался, произнеся слово «здравствуйте». Комендант, не отвечая на мое приветствие, бросил на меня злой взгляд и строго спросил: «Что ты хотел, босяк». Я стал говорить, что отец больной лежит дома и не может прийти, прислал меня расписаться за него. Он молча, со злым взглядом подошел ко мне, больно схватил меня за шкирку и со словами «что вас сюда привезли, негодяи и предатели, вас там надо было расстрелять» и вышвырнул меня на улицу. После такого унижения и оскорбления я долго плакал, слезы сами катились из моих глаз, плакал не из-за того, что меня обидели, а из-за того, что я не мог дать ему сдачи. Так, со слезами, я молча плелся домой. Мне было очень досадно за его слова «негодяи и предатели», которые мне так запомнились, что я с детской наивностью решил когда-нибудь доказать ему, что это не так и что мы никогда не были и не будем негодяями и уж тем более предателями. Дома я рассказал все отцу и он, успокаивая, говорил мне: «Ничего сынок, это просто невоспитанный человек, когда-нибудь все нормализуется». Сегодня, когда мне уже почти восемьдесят лет, эта картина стоит у меня перед глазами, и я никак не могу ее забыть.

Несмотря на все тяжести и лишения, выпавшие на нашу долю, отец хотел, чтобы я учился и стал военным. Он мне говорил, «ты знаешь про нашу семью, о своих корнях» и рассказывал, что его отец, мой дедушка, был поручиком, кавалеристом и служил в «Дикой дивизии». А перед смертью отец завещал мне быть военным и обязательно выучиться на офицера.

В 1917 году, когда «Дикую дивизию» направили на подавление революции в г. Петроград, ингушский полк, в котором служил мой дед, отказался от расправы над простыми русскими людьми, которые требовали лишь улучшения условий своей жизни. За это полк был расформирован и направлен в г. Краснодар. Из Краснодара дед вернулся домой и в 1919 году умер от увечий и ранений, полученных в сражениях на фронте, и похоронен на родовом кладбище в селе Плиево. Позже, конечно, я много читал и слушал очень приятные рассказы о моем дедушке, в основном от наших соседей Котиевых, так как дедушка был их племянником, они много про него знали и их рассказы о нем всегда мне были очень интересны, и я их слушал очень внимательно.

В 1956 году, осенью, ингушам и чеченцам разрешили вернуться домой на Родину, а в 1957 году, когда я закончил седьмой класс, в мае мы тоже вернулись из ссылки в родное село Плиево, а в декабре того же года нашу семью постигло очередное горе — умер наш отец. Дал къахетам болба цунах.

После окончания школы, осенью, пришел в военкомат в с. Плиево и сказал, военкому: «Заберите меня, я хочу служить в армии». Военком улыбнулся и спросил меня: «А где бы ты хотел служить?» Я ответил: «Хочу служить в Морфлоте». Так, в мае меня призвали на срочную военную службу и отправили служить в Черноморский флот. Я попал в город Севастополь, мыс Херсонес «Казачья бухта», где служил три года. Получив звание старшего сержанта, был демобилизован со срочной службы.

После армии, выполняя наказ отца, поступил в Военное училище внутренних войск МВД СССР в г. Орджоникидзе, окончил его и стал проситься в Казахстан, для прохождения дальнейшей службы. На это было несколько причин — побывать на могиле матери, которая была там похоронена, и посмотреть в глаза этому коменданту. Я не мог забыть его слова «негодяи и предатели», адресованные мне, ученику четвертого класса, зная, что я не смогу достойно ему ответить за это оскорбление.

Получил я распределение в г. Мангышлак Казахской ССР, а через три года, по рекомендации командования части, получил направление на продолжение учебы в Высшую военно-политическую Академию имени В. И. Ленина и поехал в г. Москву, продолжить дальнейшее военное обучение. Абитуриентов, поступающих в это военное учебное заведение, собирали в Кубинке, на военном полигоне в 60 километрах от города Москвы. Перед выездом решил пойти в Генеральный штаб Министерства обороны СССР и попасть на прием к И. А. Плиеву, который был командующим Северокавказским военным округом.

Когда я зашел в приемную, там сидел его адъютант полковник и, после того как я представился старшим лейтенантом Плиевым, спросил меня, кем я прихожусь генералу армии И. А. Плиеву. Я ему ответил: «Кем я ему могу быть, мне всего 26 лет». Он улыбнулся и доложил обо мне своему командиру. Меня пригласили в кабинет. Войдя туда, я доложил: «Товарищ генерал армии, старший лейтенант Плиев прибыл на собеседование». И. А. Плиев сидел за столом, после моего доклада он встал, подошел ко мне, обнял меня и сказал: «Кем ты доводишься мне, я не знаю. Думаю, сейчас, в процессе разговора и узнаю об этом». Предложив мне сесть, он продолжал: «Ну, рассказывай».

Я рассказал ему о том, что я ингуш, родился в селе Плиево, что дед мой Плиев был военным — поручиком, служил в «Дикой дивизии», отец был строителем.

«Ну, хорошо, — сказал он. — А как ты здесь оказался?»

Я ответил: «Приехал поступать в Высшую военно-политическую академию имени В. И. Ленина».

«А почему в политическую академию, — спросил он, — а не в командную?»

На что я ответил: «На командное направление разнарядки к нам в полк не поступало, было одно направление и поэтому пришлось согласиться с решением командования полка о предоставлении именно мне направления на учебу в политическую».

Он записал мои данные и спросил: «А сейчас куда?» я ответил: «Мне в Кубинку, на пункт сбора». Тогда он сказал мне: «Кубинка здесь недалеко, поедешь на электричке, меня месяца два-три не будет, но я буду отслеживать твою судьбу, ты, когда поступишь, не пропадай, заходи ко мне».

Поблагодарив его, я вышел и поехал на пункт сбора абитуриентов в Кубинку, где, успешно сдав вступительные экзамены, поступил и окончил академию. В академии на третьем курсе мне присвоили воинское звание «капитан» и после академии меня направили не в Казахстан, а в город Челябинск, на должность «заместителя командира полка по политчасти». Это, хотя и не Казахстан, но тоже недалеко от Северного Казахстана, а до селения Бановка, где мы жили, было всего лишь 80 километров.

На второй же день по прибытии в Челябинск, сказал командиру полка, что, будучи в ссылке, я жил в с. Бановка Северного Казахстана, там похоронены моя мать, родственники и друзья, в связи с чем попросил у него разрешения съездить на могилу матери. И, конечно, при возможности, хотелось увидеть нашего коменданта. Мне не давала покоя его фраза, нанесшая мне тяжелое оскорбление. Командир полка поддержал меня. Мне выделили служебную машину УАЗ с водителем, дали трое суток отпуска, и я сразу же выехал. По приезде в село Бановка нашел председателя колхоза. Он, когда меня увидел в форме военного, сказал: «Кажется, что я тебя знаю, но не могу никак вспомнить».

Тогда я ему представился и сказал, что рос в этом селе, здесь окончил семь классов, это родное мне село и теперь вот приехал, чтоб повидаться и сходить на могилу своей матери. Он ответил: «Это хорошо, а сколько ты собираешься у нас пробыть». Я сказал, что пару дней. Тогда он сказал мне, если что-нибудь будет нужно, обращаться. Я ответил, что мне ничего не нужно и тут же спросил его про Александра Панченко. Он ответил, что живет он по старому адресу, и я прямиком отправился к нему.

Когда вошел во двор дома, где он жил, то увидел его жену, Ольгу Михайловну, которая развешивала на веревке стираное белье, я с ней поздоровался и она, пристально посмотрев на меня, сказала: «А я вас не узнаю». Я рассмеялся и сказал ей: «Ольга Михайловна, зато я вас узнаю, это я, ваш ученик Плиев». Она, перебивая меня, выкрикнула: «Амерханчик, ты что ли?!» Я ответил, что это я. Мне было неловко перед ней, ведь то, что я собирался сделать, касалось и ее тоже. Она была моей учительницей с первого по третий класс и очень хорошим и добрым человеком. Но ей выпала судьба быть женой этого подонка. Размышляя, таким образом, едва слышно вымолвил: «А знаете, зачем я приехал?» Она, к моему удивлению, ничего не спрашивая, ответила: «Конечно, знаю, эта сволочь еще жива».

В это время скрипнула дверь, и из сарая вышел сам Панченко, уже сгорбившийся старик, держа в руках ведро, и, обращаясь ко мне, сказал: «Молодой человек, я вас не знаю». «Правильно, — сказал я, — куда уж тебе меня знать, я же «негодяй, предатель» Плиев Амерхан Аббасович, капитан внутренних войск МВД СССР, окончивший величайшую военно-политическую Академию Вооруженных сил СССР имени В. И. Ленина, заместитель полка по политической части». Как я это сказал, слезы пошли уже из его глаз, ведро из рук выпало и он, подкосившись, рухнул на землю.

Ольга Михайловна подняла его и повела в дом.

Уезжая от него, я думал, что тогда, в далеком ссыльном детстве, учась в четвертом классе, будучи, по сути, беззащитным ребенком, старавшимся хоть как-то быть полезным своему тяжелобольному отцу, я был в еще более унизительном положении, чем он сегодня. Ведь целью моего прибытия к нему была не месть за нанесенное оскорбление, а потребность в том, чтобы доказать этому человеку, что мы, ингуши, не были и не можем быть предателями.

Затем поехал на могилу матери, посидел там и уже хотел ехать обратно, когда мой водитель-азербайджанец предложил мне: «Может, здесь еще есть ингуши». Действительно, подумал я, как об этом сам не догадался. Мы вернулись к председателю колхоза, от него узнали, что, помимо оставшихся с ссылки ингушей, есть еще и ингушские строительные бригады. Я позвал их в дом, где остановился, а остановился у той украинки — женщины, у которой мы жили в первое время нашей ссылки. Она так радовалась моему приезду, словно вернулся один из ее сыновей, погибших на фронте. Она бегала, все время накрывала на стол, желая угодить мне. Было неудобно, и я постоянно просил ее не беспокоиться. Удивительно добрая была женщина. Никогда не забуду ее доброту. Да вознаградит ее Всевышний на том свете!

Придя к ней, сообщил о том, что пригласил гостей и хочу справить поминки по своей матери, как положено у мусульман. Я, конечно, знал, что она даст мне добро и нисколько в этом не сомневался. В тот же день зарезали барана, справили небольшие поминки по матери, и я вернулся назад в г. Челябинск, к месту дальнейшего прохождения своей службы».

Так Амерхан Аббасович закончил часть рассказа из своей жизни, связанную с воспоминаниями о депортации ингушского народа.

Уже в зрелом возрасте, имея определенный жизненный опыт, опыт работы в правоохранительных органах, я много раз думал, как же Амерхану Аббасовичу хватило смелости, решимости, сообразительности, в таких неимоверно тяжелых условиях принять решение и выбрать правильный жизненный путь. Ведь тогда же многие наши соплеменники, служившие в различных органах государственной власти, бывшие на хорошем счету у непосредственных начальников, были отстранены от должностей, признаны врагами народа и без вины направлены в ссылку для отбывания наказания.

Тем не менее, многие представители нашего народа приняли правильные решения и выбрали путь честного и достойного служения Отечеству, в том числе связанные и с выбором такой профессии, которая называется «Родину защищать».

Ставя в пример достойную уважения жизнь Амерхана Аббасовича, мне бы хотелось обратиться к подрастающему поколению и призвать их, несмотря на все временные трудности, принимать достойные решения и идти служить Родине, выбирая военную профессию.

Каждый из нас мечтает быть полезным прежде всего своей семье, близким родственникам, той местности, где он родился и вырос и, конечно же, быть полезным своей малой и большой Родине. Добросовестный труд на службе или занятие определенного места в структурах власти или общественной жизни дает человеку возможность обладать в достаточной степени информацией о процессах, которые происходят в нашей жизни и вокруг нас. Эта информация помогает принимать правильные и обоснованные решения, способные улучшить нашу жизнь, создать благоприятные условия для собственного развития и развития общества в целом. Для этого нужно с раннего возраста готовить себя принимать такие решения, как в свое время принял и осуществил Амерхан Аббасович.

Несмотря на все тяжкие испытания, которые случились с ним с ранних лет жизни, он оказался умным, мужественным и смелым человеком. Не ожесточился, не обозлился, а сделал правильный выбор своего жизненного пути, честно и достойно прошел путь служения любимой Ингушетии и своей стране России.

Х. З. Мержоев, полковник полиции в отставке