Людские нужды... Они бывают разными. Это хорошо иллюстрирует русская пословица: «Кому щи пусты, кому жемчуг мелковат». «Вошал» создавался для первых. Об этом «Сердало» рассказывает основатель фонда Али Шадиев.

Он не понаслышке знает, какими скромными бывают нужды простых людей. Так же, как знают это сотни и тысячи других его соплеменников, которых осень 1992 года сделала в одночасье нуждающимися в элементарном — крыше над головой, хлебе насущном, безопасности, уверенности в завтрашнем дне и других привычных атрибутах мирной жизни. Впрочем, и с этими лишениями можно было смириться, если бы война не отнимала безвозвратно самое дорогое — жизни близких людей. На долю Али выпало и такое испытание.

В этом году нашему герою исполнилось 29 лет. Ничего не напоминает в контексте темы войны в Пригородном районе? Да, осенью 1992 года он был пятимесячным младенцем. И два раз за пять дней конфликта жизнь этого крохи подверглась смертельной опасности.

Дедушка Али, Махмед, родился и был выслан в 1944 году из Шолхи, ныне именуемого селением Октябрьское Пригородного района Северной Осетии. Вернувшись после реабилитации домой, на Кавказ, Махмед попытался заселиться в родной дом. Новые «хозяева» воспротивились. Вместе с сыновьями ему пришлось обосноваться в Алкуне. Однако до последнего вздоха старик не забывал о Шолхи и мечтал вернуться в отчий дом. В память об отце, младший из сыновей Махмеда, Багаудин, зарекся обязательно вернуться жить в родовое село предков. В 1991 году он закончил строить дом в Октябрьском по улице имени Олега Кошевого и вместе с семьей, состоявшей из жены, четверых детей, старшему из которых было чуть больше пяти лет, перебрался туда жить. Багаудину на тот момент было 28 лет. А год спустя грянула война...

29 ноября 1992 года он был в Ингушетии. Приехал сюда запастись сеном. Поздно ночью добрался до дома в Шолхи. А наутро в Пригородном заполыхало. В селах начали орудовать банды поджигателей. Если дом горел, значит, это был ингушский дом. Подожгли и сарай Шадиевых, прекрасно зная, что он набит скотом.

Рассказывает супруга Багаудина, Тома Ваделова.

— Вот, говорят, женщин, детей, стариков жалко. А я по тем событиям поняла, что в первую очередь жалко мужчин, наших, настоящих мужчин. Тех, что осознают свой мужской долг, понимают, что на них лежит ответственность, что от них ждут защиты, каких-то действий. А что наши мужчины могли в тот момент сделать, не имея ни оружия, ни транспорта, находясь в окружении врага. Никогда не забуду ту растерянность, которая овладела Багаудином и остальными мужчинами нашей улицы. То он нас в подвале прятал, потом решил, что лучше будет в овчарне за сеновалом, потом с соседкой-осетинкой договорился, чтобы приютила. Одним словом, он был в ужасном смятении. И это запомнится на всю жизнь.

Укрыв, как ему казалось, семью, Багаудин, вместе с другом Хамидом Хамхоевым, отправился искать возможность помочь соплеменникам выбраться из окружения. С тех пор о них обоих ничего не известно.

— Положение тех, кто жил в Шолхи, было самым затруднительным, — продолжает Тома Ужаховна. Черменские полями выбирались к Назрани, карцинские нашли прибежище в военном городке, те, что жили вдоль Военно-Грузинской дороги, ушли в Джейрах, а нам же попросту некуда было бежать. С одной нашей улицы без вести пропало 9 человек.

Часть соседей-осетин пыталась помочь бедолагам, часть же, наоборот, выступали для так называемых ополченцев наводчиками.

— Кто-то донес, что нас прячет у себя наша соседка Оля. Наутро ее двор заполонили пьяные, вооруженные до зубов, ополченцы. Меня и трех мальчиков вывели на улицу. Девочку Оля оставила в доме, рассчитывая, что сумеет сберечь хотя бы ее. (Позже выяснилось, что перед самым уходом Багаудин попросил ее особо присмотреть за дочуркой. Дал наказ, даже если будут уводить жену и мальчиков, попытаться спасти хотя бы ее. Дал даже ей за это обещание денег). Но, тут, откуда ни возьмись, появился другой наш сосед-осетин и сказал, «у них еще дочка есть». Оля вся в слезах пошла за ней в дом. Начали решать, что с нами делать. В этот момент один из бандитов выхватывает нож и со словами «что тут решать, они вон что с нашими детьми в Чермене вытворяют», попытался пронзить им маленького Али, которого я держала в левой руке.

Как рассказывает Тома, она сделала движение, чтобы увернуться от удара, а кто-то из стоящих рядом осетинских мужчин попытался остановить обезумевшего маньяка и в итоге лезвие прошло в сантиметрах от младенца, задев лишь ее запястье. Из раны на руке хлынула кровь.

— Это была ужасающая сцена. Я стою, истекая кровью, оба ребенка на руках плачут, вовсю рыдают два старших мальчика, которые прильнули, пытаясь защитить меня к моим ногам и вокруг свора этих изуверов. Такое трудно забыть.
К слову сказать, среди жертв конфликта осени 92 года со стороны осетин нет ни одного ребенка. Чего не скажешь о нас. Свыше 30 ингушских детей были убиты преступниками в ходе той кровавой бойни.

— Ополченцы ушли, зная, что нам некуда идти. Они обещали забрать наутро нас в Сунжу (бывший Ахки-Юрт), где, якобы, нас всех соберут и обменяют на осетин, находящихся в плену у ингушей. Наши соседи-осетины, те, что из числа людей, опять взялись нас спасти от пленения. На этот раз нас забрал к себе старик Дзоти. Здесь уже я сама по неосторожности чуть не лишила жизни своего ребенка. Когда один из соседей-доносчиков начал ошиваться вблизи нашего нового укрытия, хозяин попросил успокоить на время плачущего Али. Баюканье не помогало. А счет шел на секунды. И тогда я, что есть мочи, прижала младенца к груди, попросту не давая ему открыть рот. В панике время летит незаметно. Когда опасность миновала, и я освободила из своих объятий ребенка, он уже посинел. То, что он выжил — чудо.

В итоге, благодаря милости Всевышнего, Тома и ее четверо детей не пополнили список жертв событий осени 92 года. В рамках обмена пленными они очутились в Ингушетии.

В станице Орджоникидзевской, как раньше назывался город Сунжа, у Али живут дяди по отцу. Они и приютили у себя его семью. Пока был маленький, он не сознавал, конечно, какие тяготы легли на плечи мамы после всего того, что произошло осенью 92 года. Для стороннего человека война в Пригородном — это пять дней вооруженного противостояния, понесенные за этот же период человеческие и материальные жертвы, скорбь по убитым и без вести пропавшим. На самом деле для беженцев такая короткая война растянулась на долгие-долгие годы страданий. Да, конечно же, речь не о войне, где стреляют, раздаются взрывы, и люди умирают от открытых ран. После 92 года для большинства вынужденных переселенцев началась война с жизненными обстоятельствами: искать жилье, добывать кусок хлеба для семьи, борьба с бюрократией (чего только стоили эти бесконечно повторяющиеся мытарства с продлеванием статуса беженца), тоска по родному очагу. Конечно же, никому не приходило в голову подсчитывать жертвы этой «войны». Но, поверьте, их было немало. Просто роль пуль выполняли инфаркты, инсульты, депрессии, нервное истощение.

За десятилетия после конфликта немало адресов сменила и семья Али.

— Мама все время работала и заставляла работать нас, — делится мой собеседник. Работой, постоянной занятостью она хотела оградить нас от дурного влияния улицы. Она очень боялась, что потеряет контроль над семьей, не сумеет нас должным образом воспитать. Возделывали большой огород, держали небольшой магазинчик. Одним словом, постоянно были при деле. За что мы ей сейчас бесконечно благодарны. От родственников часто слышу, что таким же трудолюбивым и хозяйственным человеком был и наш отец. Есть даже известная в кругу наших близких фраза, которую, говорят, часто любил повторять папа: «Удивляюсь с мужчины, который полчаса может просидеть без дела».

Али рос энергичным и общительным ребенком. Он был еще совсем маленьким, когда начал посещать близлежащую мечеть. Речь идет о Заводском микрорайоне Сунжи.

— В те годы там было много очень добрых и мудрых старейшин. Мне доставляло удовольствие слушать их наставления, рассказы о пережитом, истории из жизни праведников. Так я влился в круг местного сообщества мюридов, — вспоминает Али.

Но, затем в жизни моего героя случилась беда — Али поразил неизлечимый, как говорили ему тогда врачи, недуг.

— Мне поставили диагноз: ювенальный хронический артрит. Он грозит полным параличом тела. В принципе, именно такое со мной в один момент и произошло. Это было в 2007 году. Был период, когда я мог совершать намаз лишь мысленно — мое тело перестало меня слушаться. Мне тогда было 15 лет. Но, даже в этой ситуации я не терял веру в то, что непременно одолею эту болезнь, что Аллах меня не оставит с этой бедой, — говорит Али.

Когда болезнь после очередного курса лечения немного отступила, Али, превозмогая боль начал разрабатывать суставы.

— Сначала я начал ходить на четвереньках, потом с помощью костылей, затем попросил купить себе велосипед и пробовал ездить на нем. Врачи сказали, что мне было бы полезно плаванье. Я и сам чувствовал, что это принесет пользу. Воду я люблю с детства. Просил старшего брата отвезти меня на речку и бросать в нее. Мобилизуя все свои силы, я пытался плыть. И в итоге болезнь отступила. Да, бывает, когда меняется погода или случается переохлаждение суставы начинают ныть. Но, на такое уже не обращаешь внимания после всего, что довелось испытать.

На борьбу с болезнью ушло два года. Они сильно изменили Али. Раньше он был активен в любом виде деятельности. Так же как он любил бывать в кругу мюридов, с таким же энтузиазмом он отдавался общественной жизни школы, участвовал в КВН, других развлекательных мероприятиях. Осознание хрупкости бытия, непредсказуемости жизни, укрепило его иман, и он стал избирательнее в отношении того, что действительно стоит потраченных усилий. И это лишь только то, понял Али, что приближает тебя к довольству Аллаха. А тут главенствующее место занимает помощь людям — рабам Всевышнего.

— Когда лежишь прикованный к постели, на мир и его ценности смотришь другими глазами. В такие минуты осознаешь важность сострадания, взаимовыручки. Пока болел, думал о том, что, если выздоровею, и стану когда-нибудь состоятельным человеком, буду много помогать людям, столкнувшимся с разными житейскими трудностями.

Али так и не разбогател, но ему удалось реализовать свою мечту — творить добро, приближающее его к довольству Всевышнего.

— Это, кажется, в 2015 году было, в марте. Я поделился с нашим имамом (от ред. Магомед Дзугаев) идеей создания благотворительного фонда. У меня уже к тому моменту было несколько единомышленников. Рассчитывали на собственные взносы и помощь всех неравнодушных прихожан нашей мечети. Магомед одобрил наше начинание и, более того, первым внес деньги в бюджет фонда.

— И что было вашей первой благотворительной акцией?

— Наши первые накопления пошли на оплату билетов для выезда на родину семье таджикских мигрантов. Они приехали в Ингушетию на заработки, но внезапно у одного из членов семьи обнаружились серьезные проблемы со здоровьем. Им необходимо было срочно вернуться домой, а денег на дорогу не было. Они были из числа тех, кому по шариату нужно помочь в первоочередном порядке, ведь они были путниками.

Затем фонд, получивший название «Вошал», что в переводе означает братская помощь, отметился целой чередой значимых благотворительных проектов. Они начали помогать остронуждающимся с жильем, проводить конкурсы на знание религии, организовывать масштабные коллективные ифтары, строить медресе, наладили работу склада по распределению одежды.

— Конечно же, самое затратное и сложное — это строительство жилья. За все время, что существует фонд, мы помогли обрести крышу над головой 15 семьям. Нам это удалось во многом благодаря тому, что часть строительных работ выполняли сами. Тогда все мы были свободными, не обремененными собственными семейными заботами, могли себе позволить всецело посвятить себя подобному служению. Сейчас же больше сфокусировались на обеспечении стабильного функционирования медресе и школ хафизов, открытых на средства фонда. Таких образовательных центров сейчас на нашем счету 11. Они разбросаны по всей республике.

По словам Али, стать хафизом Корана было его давнишней мечтой. Сам он ее реализовать не смог, но помогает найти себя в таком богоугодном старании сотням юных земляков.

— С первого знакомства с религиозными науками особый интерес у меня вызывало изучение Корана. Очень хотел стать хафизом — знать Книгу Аллаха наизусть. Несколько раз предпринимал попытки устроиться учиться в наиболее известные школы хафизов в Дагестане и Чечне. Но, мне отказывали, говорили, нет мест. Затем я уже вырос, обзавелся семьей, и на это попросту не стало бы хватать времени. И тогда судьба преподнесла мне подарок — встретился человек, который захотел вложиться в создание такой школы у нас в городе. Благодаря ему в Сунже и появился такой образовательный центр, где дети находятся на полном пансионе. Дальше — больше. Сейчас на попечении фонда несколько школ хафизов и медресе для желающих изучать основы ислама более углубленно.

Масштаб реализуемых «Вошал» проектов напрямую зависит от размеров пожертвований, которые готовы делать на его нужды меценаты и благотворители. Они появились после того как люди поверили в искренность их намерений, когда увидели, как много им удается сделать, опираясь на собственные скромные силы.

— Серьезную помощь фонду оказывали и оказывают такие наши земляки, как Магомед-Али Евлоев, Муса Калиматов, Ислам Сейнароев, Магомед Мухиев и другие. Они, а также сотни и тысячи других наших земляков, что оставляют, кто сколько может в наших ящиках для сбора пожертвований, или тех, что приносят одежду в наш вещевой склад, и есть «Вошал». Спасибо им всем за то, что не дают угаснуть чьей-то надежде на помощь единоверцев, когда она им остро нужна.

В исламе есть такое понятие, как садака джария. Оно означает пожертвование, которое непрерывно приносит пользу и награду ее хозяину даже после его смерти. К таким милостыням относится и хорошее, богобоязненное потомство.

— Я вырос не зная, что такое отцовская любовь. Но, мне достаточно знать, что он был достойным человеком. В моих глазах он безусловный герой. Я видел его как-то во сне. Мне показывают могилу где-то в пещере и говорят, что здесь покоится шахид и называют имя отца. Я молю Аллаха, чтобы так оно и было. Он мог бы спасти себя, ему нашлось бы оправдание, ведь он был без оружия. Что он мог противопоставить вооруженным до зубов югоосетинским наемникам? Но, он не смог остаться равнодушным к чужой беде. Не уверен, что смог бы так же. Но, я могу своими хорошими поступками улучшить его положение в глазах Всевышнего, ради этого и стараюсь.