«Нет! Не сложно стать героем для народа, если он для тебя дороже собственной жизни! Тебя и многих тебе подобных не остановили ледяные потоки Ассы при спасении сотен ингушей: женщин, стариков, детей осенью 1992 года. От Ингушского Народа», — высечено на мемориальной плите, вмонтированной в огромный каменный валун, украшающий отныне Центральный парк Сунжи. Подобно каменным валунам, с которыми не может справиться стремительный и беспощадный поток Ассы, стояли в те дни простые пареньки из Алкуна, Галашки, Мужичи, превратившись в живые опоры дощатых мостиков, перекинутых через бушующую горную реку и являвшихся важнейшей частью так называемой «дороги жизни».

В мероприятии, кроме прочих, приняли участие и члены Совета тейпов ингушского народа, к чести которых, такой же монумент еще в прошлом году по их инициативе появился около дома, где живет герой по улице Энгельса в том же городе Сунже.

Осень 1992 года была для Ингушетии не только временем горьких, невосполнимых утрат, но и временем проверки её мужественного народа на умение сплотиться перед лицом большой беды. С первыми взрывами артиллерийских снарядов, раздавшихся в селах Пригородного района, в едва становящуюся на ноги Республику Ингушетия хлынул многотысячный поток беженцев. Схемы оказания помощи бегущим от войны людям, механизмы приема и размещения на территории региона вынужденных переселенцев прорабатывались практически в полевых условиях. К произошедшему на стыке последних месяцев осени не был готов никто: ни представители органов власти, ни рядовые жители. Задачу приема и размещения беженцев решали всем миром, всем народом. И никогда не забудутся чудеса самоотречения и сострадательности, явленные в тот драматический период нашей истории жителями сел Ассинского ущелья, без клича и призывов, влекомые исключительно добротой сердец, яхь и денал, бросившихся помогать спасающимся от войны соплеменникам спускаться с гор, через которые лежал спасительный путь бегства для жителей юго-восточной части Пригородного района, на равнину — в Назрань, Малгобек, Орджоникидзевскую...

Почти половина из 70 с лишним тысяч вынужденных переселенцев, покинувших Пригородный район за те несколько дней, выбирались из пожарища конфликта именно этим путем. Для многих тяжелые, изнурительные сутки спасательной операции, без отдыха, без сна, по колено в ледяной Ассе, впоследствии стоили жизни. Кому-то же «повезло». Он жив, но здоровье подорвано невосполнимо. Это о судьбе 57-летнего Ахмеда Торшхоева из селения Мужичи, ныне живущего в городе Сунже. Когда случился конфликт, ему было 28 лет. Парень в расцвете сил. Краса и гордость семьи. Настоящий труженик. Ахмед рано лишился родителей, и что такое самостоятельно прокладывать себе путь в жизни знает не понаслышке. В результате переохлаждения, полученного во время операции по приему беженцев, у него развился облитерирующий атеросклероз нижних конечностей — вены и сосуды ног начинают иссыхать, возникают гангрены и ампутация. Операцию по удалению левой ноги Ахмеду провели в 2004 году, правой он лишился в 2008.

В таких историях лучше всего дать слово самому герою повествования. В рассказе от первого лица проще избежать пафоса и патетики, неминуемо заглушающих ноты искренности, человечности, простого и такого великого мужества.

— Ведь тогда еще непонятно было, во что эти волнения в Пригородном районе выльются. Ситуация напряженная давно сохранялась. А что война может случиться, никто не предполагал. К тому же телевидения не было, новости до наших отдаленных сел доходили с трудом. В тот день я вышел на улицу посмотреть, что в селе происходит. Здесь и встретил соседа, который сказал, что в Пригородном началась война, и беженцы через горы добираются в Ингушетию. Сосед как раз направлялся в сторону Алкуна, где в километрах пяти от села, в местечке под названием Солнечная поляна организована переправа и готовятся встречать людей. Я даже не стал возвращаться в дом, чтобы подкрепиться и потеплее одеться. Так и пошел вместе с другом пешком вглубь ущелья.

Главной сложностью было переводить людей через Ассу. Те шаткие мостики, которые тянулись через реку, давно пришли в негодность и были очень ненадежны. Пока в горы приезжали туристы, за их состоянием еще следили. А как в стране пошел развал, все пришло в упадок. В первые дни людей просто переводили вброд. Пришедшим на подмогу приходилось проходить туда и обратно, через ледяную Ассу, по нескольку десятков раз в день. Порой поскользнешься, и мокрый уже не по колено, а по самое горло. Бежать где-то отжимать одежду ни места нет, ни времени. Беженцы все прибывают и прибывают. Участники спасательной операции распределились по задачам. Кто-то выводил людей, другие параллельно с этим занимались ремонтом мостов. Никто тогда в стороне не оставался от происходящего. Приходили даже глубокие старики. Чтобы чинить мосты, нужна была древесина. Необходимого пиломатериала не только не было в наличии, но и подвезти к месту переправы было невозможно. Лес валили прямо на месте, и тут же вырубали из них балки, доски и тому подобное. А у старших в этом деле сноровки побольше. Их помощь была очень ощутимой.

Помню, где-то на вторые или третьи сутки от места переправы до места, где нас уже встречал транспорт, вывозящий людей на равнину, мне пришлось сопровождать семью из Карца. С ними была девочка. Крохе было около двух-трех лет. Она была одета в тонкую болоньевую курточку и такие же неподходящие для погоды колготки. Многие ведь бежали в чем были одеты. Девочка уже не подавала признаков жизни. Мать считала, что девочка мертва и не бросала её только лишь для того, чтобы достойно похоронить малютку.

Там, неподалеку, есть такая неглубокая пещера. В ней могут укрыться от дождя или снега человек 10-15. Мы здесь организовали нечто привала. Разожгли костер и поддерживали в нем огонь, чтобы перебравшиеся через реку мокрые, голодные и замерзшие люди могли хоть немного передохнуть, перекусить перед новым этапом пути. Я хоть и в стройбате в армии служил (Ахмед улыбается), а навыки оказания первой помощи все же освоил. Тогда с этим посерьезнее было. Я понял, что у ребенка еще есть шансы, и, как учили во время службы, стал подручными средствами приводить её в чувство. Стал растирать её маленькое тельце снегом, подносить к теплу от костра, массировать. Вожусь уже полчаса и вдруг девочка вытянулась, всхлипнула натужно и давай плакать. Мне кажется, её слышно было на все ущелье. Мы быстро ее укутали в теплое одеяло, напоили чаем и быстро отправились в обратный путь в сторону Алкуна. Эту семью я у себя дома оставил. Сказал, что могут оставаться сколько понадобится, но они через пару дней уехали.

Мать той девочки работала в травматологическом отделении Сунженской ЦРБ, где мне провели операцию по ампутации второй ноги. И, представляешь, Адам, та девчонка пришла меня проведать. В такую красавицу выросла, просто не поверишь. Плачет, обнимает меня, благодарит, что помог тогда, себя корит. А я ей говорю: «Чтобы увидеть в какого хорошего человека ты выросла, какой красавицей стала, я бы все эти операции без колебания снова перенес!»

Ничего, если бы путь от места переправы до Серного источника, куда уже мог подъехать автотранспорт, пролегал по ровной поверхности. Где-то идешь берегом реки, ширина тропы не больше 30-40 сантиметров, где-то взбираешься на крутые скалы, пробираешься через лес. Всего преодолеть нужно расстояние в пять километров.

Один раз иду вот таким образом — в руке ребенок, на плечах какая-то громадная котомка. Она такая тяжелая, что я голову поднять не могу. Навстречу идет группа молодежи. Я и не смотрю на них прямо. Когда поравнялись, один из них, как мне показалось, сказал: «Хьалла?» Такой, знаешь ли, незаконченный вопрос. Краем глаза вижу, что они все в чистеньком, опрятные такие. Я решил, что это новые добровольцы и хотят подключиться к работе. Я им в ответ: «Х1ау! Хьалла боаг1аш ба шоана. Идите им навстречу». И тут смех. Поднимаю через силу голову и на мой вопросительный взгляд кто-то уже стал объяснять. Это, мол, английский репортер, приехал, чтобы написать репортаж о происходящем. Понятое мною как «Хьалла?» было «Hello!»

Из ущелья выходишь с людьми, обратно идешь с большим рюкзаком с едой. Отсиживаться дома возможности не было. В голове все время стояла картина идущих вереницей изможденных, уставших людей. Зная, как им сейчас трудно, о себе как-то не думалось. Выпьешь стакан чая и снова в обратную дорогу. У меня такой большой рюкзак был — килограммов 55. Такие есть у всех, кто занимается сбором черемши. В наших селах тогда, да и сейчас, этим только и выживаешь порой. Вот набирал в этот рюкзак разную снедь — то, что жена приготовит, в саду что нарвешь и шел навстречу тем, кто идет из ущелья. По пути людям все раздаю. При этом про свой собственный голод вспоминаешь лишь временами. Доходило до смешного. У той самой пещеры, рядом с Солнечной поляной, увидев перекусывающих людей, так захотелось есть, что никакой мочи. А покушать, взяв что-то из их пайка, считаю для себя недопустимым. Как это я вообще буду сидеть и есть на глазах у этих горемык, про себя думаю. И раз, вижу поодаль от стоянки, на выступе скалы лежит уже покрывшаяся плесенью хлебная горбушка. Озираюсь по сторонам, хватаю её так незаметно и давай вниз к самому берегу. Трапеза была недолгой, но очень вкусной (Ахмед улыбается). И Асса была вкусной...

Ампутация конечностей при облитерирующем атеросклерозе это в каком-то смысле конец страданий. Саму болезнь временами сопровождают адские боли, унять которые порой не бывают способны даже такие сильные обезболивающие препараты, как, например, промедол. Да и не всякая ампутация оказывается полезной. С левой ногой помогла лишь ампутация выше колена. А до этого было еще семь таких же операций! Ахмед лишался ноги частями. Со второй действовали более радикально. Её отрезали сразу выше колена.

Ахмед ни о чем не сожалеет. Такова, значит, воля Всевышнего, говорит он. Надо было бы еще раз пройти через все это, прошел бы заново. Если хочешь заслужить довольство Аллаха, иногда приходится и на жертвы идти. Надеюсь, мое самоотречение зачтется мне благом в Судный день, размышляет мой собеседник.

Ахмед сильный человек. Он инвалид, но его дух не сломлен. У его души есть и ноги, и руки, и голова на плечах. Когда мы вышли после беседы во двор, он показал мне навес, стены которого выложил собственными руками, показал плитку, которую, опять же без посторонней помощи, уложил во дворе, похвастался стогом сена, которое сам накосил и сам же привез домой. Такие люди не только сами не отказываются от борьбы, они и окружающих вдохновляют на жизнь. Как вдохновил он и меня, у которого, казалось бы, поводов для пессимизма очевидно меньше.