Старший из них, несмотря на то, что проживал девятый десяток (срок-то, в принципе, небольшой, просто в современную эпоху время, отведенное для земной жизни, сократилось), совсем не походил на старика: ни белой бороды, ни трости в руке, ни сутулости в осанке. Его часто можно было встретить шагающего по улице, то к старшему сыну, то в магазин, то просто делающего ходьбу с пользой для здоровья. Приятно было это видеть и сознавать, что ему есть чем себя занять, и есть силы и желание, чтобы не сидеть, а то и хуже — не лежать день-деньской, коротая время в одних думах. А думы эти обычно бывают о прошлом. Он был последним на нашей улице из тех, кого выслали в 44-ом, и кто вернулся обратно на Родину. Теперь из этой категории не осталось никого. Самые старшие, и это только женщины, родились уже в ссылке — в 44-45-ом годах. Но они практически не выходят из своих домов. И теперь, когда идешь по улице, возвращаясь откуда-то, не встретишь сидящих старших у околицы, некому пожелать доброго дня или вечера, отчего бывает грустно.

У нас даже скамьи у ворот давно исчезли. И эти трое, когда выходили на свои посиделки, каждый брал с собой скамейку. Сидели они чаще всего под ивой, ведя свои каждодневные беседы до наступления холодов. А теперь улица опустела. В небольшом промежутке времени от апреля до ноября прошедшего года их всех троих не стало. Первым с этим миром расстался самый младший из них, не дожив ровно недели до своего 66-летия. Вторым ушел средний по возрасту, ему было, предположительно, далеко за 70. В конце ноября в свои полные 86 лет не стало самого из них и в нашем роду старшего мужчины.

На удивление быстро была срублена и сожжена ива.